Азмира в тот же самый миг была как потерянная, абсолютно не отдавая себе отчета, что в действительности с ее мужем творится; слепо ему доверяя, она следовала за ним, словно оживший покойник, полностью лишенный здравомыслящего рассудка. «Как же я не уберегла свою милую девочку? – думала она, пока муж возился с замками. – Как же так получилось, что позволила ей остаться одной? Если Бог даст и если она сможет выжить, то я ни за что больше не отпущу ее от себя, даже с садика сниму, а потом и в школу буду с ней вместе ходить…» Девушка еще не представляла, как все ее домыслы будут выглядеть и как она совместит такой распорядок с работой; но тем не менее растревоженное сердце матери настойчиво искало выход, чтобы в дальнейшем обеспечить своему единственному ребенку самую какую ни на есть полнейшую безопасность.
Занятые своими мыслями, наконец они оба зашли в квартиру, где супруга машинально прошла в зальную комнату. Она была общей площадью не менее двадцати четырех метров в квадрате, обставлена дорогой изысканной мебелью, купленной еще безвременно «ушедшим» Вячеславом Александровичем; тут было все, необходимое для нормального времяпрепровождения и отдыха обоих супругов: раскладной широкий диван, в тон ему два мягких кресла, между ними журнальный столик, продолговатая стенка, на которой, кроме декоративной посуды, книг и других принадлежностей, был установлен еще и огромный плазменный телевизор. Оказавшись в своей комнате, любезно выделенной им свекровью, Азмира, усевшись на диван, принялась безудержно плакать, просто заливаясь горючими и нескончаемыми слезами. Муж в это время, то покрываясь пунцовым цветом, то сильно бледнея, ходил вдоль по комнате, «меряя» ее своими шагами, как надоедливый маятник, – взад и вперед, взад и вперед; он негодовал все больше и больше, предполагая, что жена сама должна начать этот тяжелый для него разговор и что именно она непременно должна начать объяснять, как же так вышло, что его родной (но с детства нелюбимый им) дядя вдруг стал родителем записанной на его имя девочки. Она со своей стороны, словно бы обезумев и впав в «кататонический синдром», безвольно сидела на месте, уставившись в одну, только ей различимую, точку и ничего не понимала из того, что вокруг нее совершалось.
Постепенно супруг багровел и «наливал» лицо пунцовой окраской; а Азмира не переставала всхлипывать и обливаться слезами. Так и не дождавшись от нее никакой адекватной реакции, молодой мужчина, вконец разозлившись, остановился прямо напротив нее и, устремив на жену разгневанный взгляд, объятый невероятной жестокостью, с ненавистью и нескрываемой злостью спросил: