– Ну, и чего же ты ждешь, любимый Андрюша? Давай бей – это ведь справедливо… я тебя обманула и должна понести наказание. Только после этого знай: ты меня никогда уже не увидишь.
В ответ на это высказывание разъяренный мужчина смог лишь разжать кулак, но ладонь его все равно пролетела в сторону лица любимой им девушки, залепив ей звонкую, оглушительную пощечину; кстати, именно ее громкий звук и привел его более-менее в чувство, вследствие чего Холод, осознав свою чудовищную ошибку, отпустил «перепуганную до костного мозга» супругу, сохранявшую, однако, стойкую безмятежность, а сам стремительно бросился на кухню, откуда послышались отзвуки его яростного неистовства: звон битой посуды, грохот падающих металлических мисок, треск ломающихся деревянных стульев и других предметов кухонной утвари – всё это страшное лиходейство сопровождалось еще и громкими криками:
– «Сука»!.. «Тварь»!.. «Подлая шлюха»!..
Перемежаясь с предлогами и отвратительной «нецензурщиной», эти слова повторялись неоднократно, выражая истинное отношение обманутого мужчины. Помещение, где происходил этот необузданный выплеск эмоций, представляло собой просторный квадрат, доходивший каждой своей стороной до трех с половиной метров; из мебели там был установлен кухонный уголок, включавший в себя, кроме шкафов и ящиков, газовую плиту и раковину; посередине находился обеденный стол, обставленный стульями, рассчитанными на восемь персон. Именно там и находился сейчас Андрей, который в этом замкнутом, небольшом пространстве, метался словно лев по железной клетке, разбрасывая и ломая все, что только не попадалось ему на пути; обстановка (что оказалась установленной в центре), она была опрокинута в первую очередь; потом полетели с плиты кастрюли, наполненные приготовленным ужином, а затем стали хлопать дверцы всех шкафчиков, возвещая, что происходит их полное и безжалостное опустошение; через десять минут все стены на кухне были забрызганы остатками пищи, а кафельный пол был усыпан всевозможными крупами, железной посудой и стеклянными осколками, перемешенными с фарфором. Холод стоял и, охваченный тяжелым дыханием, осматривал последствия своей неописуемой ярости – да что там? – попросту бездумного буйства, все еще размышляя, куда же можно выплеснуть не пришедшие в норму эмоции. Азмира, несмотря на данное ей от природы мужество, не торопилась рискнуть войти в помещение кухни, прекрасно осознавая, что снова попадет под «горячую руку» разбушевавшегося супруга; она присела опять на диван и тревожно выжидала, когда у молодого мужчины закончится его необузданный выплеск агрессии. Но вот, по прошествии двадцати минут, он снова зашел в зальную комнату и, встав напротив сидевшей жены, грозно спросил: