Самым странным и необъяснимым я всегда считал ощущение потери, только кажущееся притупившимся. Стоило его разворошить как следует, и оно не раз охватывало меня с такой силой, что я, захлебываясь слезами, едва мог дышать.
Моим самым главным заблуждением была мысль, что нельзя дважды пережить чей-то уход. Второй раз это будет не так больно, убеждал я себя. А потом случался третий, пятый, десятый и даже тридцатый раз, когда одна и та же трагедия уничтожала меня так же сильно, как в первый.
Те, кто знали моих родителей, никогда не понимали, почему я так убиваюсь. Словно нельзя любить пропащих людей. Но алкоголь в их крови не разъедал мою к ним привязанность. Вопреки чужим ожиданиям, я не отворачивался, а начинал заботиться о них с удвоенной силой. Мои руки не опускались даже в те дни, когда отцовские со всей силы наносили удары по моему тощему телу. Никто не понимал, как сильно я хочу их спасти, и как сильна моя вера в то, что это возможно. Потерять их – означало потерять себя. Так и случилось.
При всей своей тяге к знаниям я с трудом окончил школу и просто отвратительно сдал выпускные экзамены. А, когда тетя и дядя, которых я к тому моменту уже называл мамой и папой, оплатили мою учебу в институте, мне не удалось убедить себя бороться. Я просто не видел в этом никакого смысла, раз не смог уберечь родителей.
В наивных детских мечтах я смог их спасти: они перестали пить и стали меньше болеть, устроились на хорошую работу и впервые съездили на море. Я старался ради них, хотел стать сильнее и выносливее, чтобы стать так нужной им опорой. Но мне и в голову не приходило, что однажды мне придется бороться за самого себя: принимать важные решения, устраивать свою жизнь и планировать будущее, в котором их уже нет. Я никогда не боялся ответственности, когда речь шла о маме и папе, но до сих пор страшусь ответственности за себя.
– Я сделала ее любимый клюквенный морс, – говорит вышедшая из кухни Майя и протягивает мне стакан с трубочкой. – Отнеси ей.
За рекордное время покончив со своими обязанностями, я вернулся в дом и уже полчаса дожидался, пока Майя спустится вниз с хоть какими-то новостями.
– Значит, она не против, что я поднимусь?
– Конечно, нет. С чего бы ей быть против? – удивляется она. – Ей уже немного лучше, не переживай.
– Ладно. Я пойду.
Каждый шаг по лестнице наверх сопровождается невообразимой нервной дрожью в ногах. Быстро отыскав нужную комнату, я стучу несколько раз по двери и только после этого поворачиваю ручку.
Диана лежит в кровати, с головой накрывшись пледом. Мне видна только ее темная макушка. Не пойму, стоит ли беспокоить ее своим присутствием или лучше уйти, пока не поздно. Застыв в дверном проеме, я взвешиваю все за и против, но все равно не могу принять решение. Сделать шаг вперед или вернуться назад.