Алмаз крепче прижал рюкзак к груди, словно бы возвел между нами невидимую стену. Повинуясь странному порыву, я положил ладонь на его плечо и легонько сжал в знак того, что мне можно верить. Я был готов просить прощения до самой полуночи, только бы он позволил мне все объяснить. Не замыкался в себе, не рушил то, что мы даже и не начали строить.
– Мне жаль, Алмаз, но такого больше не повторится, – пообещал я ему с полной уверенностью в собственных словах.
Взгляд Алмаза переместился с моего лица на ладонь, сжимавшую его плечо. Я затаил дыхание, боясь, что он попросит не прикасаться к нему или и вовсе в гневе сбросит мою руку. Но Алмаз лишь грустно улыбнулся и прикусил нижнюю губу, явно раздумывая над своими дальнейшими действиями.
– Я позвоню тебе, Федь. Спасибо, что подбросил, – Алмаз бегло оглядел салон авто, улыбка стала более искренней. – И за кофе спасибо.
– Звони в любое время, – хрипло отозвался я, чувствуя, как горло будто сдавливают невидимые пальцы.
По лицу Алмаза скользнула тень печали, но в целом держался он неплохо. Отчего-то я засомневался, что дождусь его звонка сегодня или когда-либо в будущем. А позвонить первым вряд ли смогу решиться. Не после случившегося.
С трудом Алмаз выбрался на улицу, стараясь удержать в одной руке и рюкзак, и сумку с чертежами. Захлопнул дверцу и помахал мне все с той же милой улыбкой, что сияла на его лице еще до инцидента с парнями. Он будто бы вмиг перевоплотился в прежнего себя, а я терялся в догадках, продолжится ли наше общение на том же уровне или отныне неловкость будет сопровождать нас при каждой встрече.
Убедившись, что Алмаз скрылся за железной дверью подъезда, я медленно опустил голову на руль. Я ведь так и не признался ему, какой ужас испытал в первые секунды, когда был уверен, что потеряю его навсегда. Мы не близки настолько, чтобы держаться друг за друга в попытке сохранить общение. Нас, собственно, ничего и не связывало. Но от одной лишь мысли, что меня могут лишить призрачной надежды на нечто большее, нежели крепкая мужская дружба, к горлу подкатывала тошнота.
Мне все труднее было бороться с самим собой, с накатывающей волной очередного безумия. Близость Алмаза одурманивала, от его невинной ангельской улыбки грудь сжималась, а сердце то и дело пропускало удар. Рядом с ним я постепенно терял голову и в некоторой степени наслаждался этими пьянящими ощущениями.
И сейчас так некстати возникший в голове образ Сереги только усугубил и без того шаткое состояние. Тогда, у дороги, от него веяло такой надменностью, словно бы всем своим видом он пытался показать, кто здесь истинный царь, а кому отведены иные роли. В его поведении я не увидел ничего из того, с чем не сталкивался прежде. Но отчего-то меня потрясла откровенная враждебность к Алмазу, с которым он и знаком-то не был.