– Ну, я так и понял. Потерянная локация. Бывает, – продолжал рассуждать тот. – Наша локация, например, называется локация номер четыре. А где три первые? Я тут как-то спросил у капитана Мигулина, так он меня чуть с потрохами не сожрал. Проходы в иные локации открываются раз в пять лет, а, говорят, случается – и по двадцать лет закрыты. Вот и пропадают ватаги. Находят иногда таких… робинзончиков. Говорю же, ватажники народ азартный. Вам бы только залезть куда-нибудь. А как выбираться, это вас начинает напрягать только потом, когда нормально выйти не получается. Вот и живете, как можете, по потерянным локациям. Ты, небось, и родилась там?
– Там, – согласилась Крысуля.
Что правда, то правда. Не здесь же.
– Вот чего я в упор понять не могу, как к вам попадают перекупщики? Никакой связи, вроде бы, нет, а перекупщики – вот они. Ты, конечно, не знаешь. Молода еще, чтобы посвящали в такие дела.
– Наверное, Свойство у них такое? – предположила Крысуля.
– Да заткнитесь вы, – рассвирепел вдруг «Зигфрид». – Если и с перекупщиками опасно иметь дело, то вообще непонятно, как жить!
Вертолет вдруг круто заложил вираж и пошел вверх. И в тот момент, когда за стеклом, которое Крысуля прозаически называла про себя «окошком», показалось небо, она увидела на фоне прозрачной синевы неправильной формы пятно, клубящееся черными тучами. Это же проход… точно, проход! Вот такой, воздушный. Ее деревенские друзья о таком не рассказывали. Ну да, откуда же им о нем знать? У них вертушки нет.
Вертолет упорно продолжал переть вверх. И вдруг антураж за окном изменился так внезапно, как будто переключили программу телевизора. Теперь они шли совсем низко над землей, точнее, над потоками огненно красной лавы, медленно ползущими между черных скал. А сверху, как в зеркале – черное небо, расчерченное красными всполохами.
– Красота-а! – взвыла Крысуля, влипнув в «окошко» с таким энтузиазмом, что буквально расплющилась об него физиономией. – А что здесь можно собрать, ребята?
– М-да… Говорю же, ватажница, ей бы только хабар. Мозги набекрень. – хмыкнул рыжий. – Мотать отсюда надо, и побыстрее. Мы бы ни в жисть не полезли, если бы не раненые на борту. Добраться до больницы можно и побезопаснее, но уж больно долго.
Словно в доказательство его слов лава вдруг вспучилась огромным красным пузырем и выстрелила вверх длинным огненным протуберанцем. Хорошо, что мимо.
– Да тут уж и не знаешь, что безопаснее, – сказал «Зигфрид», нервно покосившись на опадающий протуберанец. – Или вот так, или торчи в вертушке рядом с монстрами черт знает сколько времени. Да и с тобой тоже, странная ты наша. Никак понять не могу, то ли ты чистая, то ли нет. А с медиков потом даже дезинфекции никакой, чтобы выпить спирта не допросишься. Сами жрут, паразиты, лакают почем зря, нет чтобы с кем другим поделиться. Его гонят из грибов, чистейший, двойной перегонки, и работают в пищевом комбинате на этом деле одни вредные старухи – ни за что тебе не дадут, паразитки. На универсальном клее и бабы молодые, и даже мужики. Да только клей этот, он хоть и на спирту, но чистить его вспотеешь. Вот кому лафа, так это медикам. Лакают почем зря, что медики, что медички. Но что характерно, даже дежурному по больнице военному патрулю не дают, сволочи. Дежурства по больнице самая мерзкая штука. Сплошная тоска – идешь по коридору, а вокруг – запах. Обалдеть