«А это?..»
«Это вышло наружу – мы принялись считать сны, – потому что один из группы, Прайс…»
«Я знаю Прайса. Мажется еще этой дрянью, да? Ему ведь сколько раз…»
«У него хорошая голова».
«Тем более…»
«Прайс вдруг заявил посреди урока, что история – не больше, чем сказка; видишь, он, можно сказать, на твоей стороне. А потом он сказал – что и вывело нас в конце концов на его собственные кошмары и на кошмары всех прочих: „Единственное, что имеет смысл в истории, так это что сама история достигла той стадии, после которой вообще никакой истории может не быть“.
«Ну что же, разве это не еще один аргумент в пользу?..»
«И я всерьез задумался, Лу: что может образование, что оно в состоянии предложить, если мы лишим его непременного партнера, будущего, а взамен оставим лицом к лицу с – отсутствием всякого будущего?»
Глаза у него сужаются. На лице появляется обычное учительское выражение для тех случаев, когда ученик переходит всякие границы, когда он ничего не желает понимать и приходится возвращаться в некую исходную точку. (Я тоже так умею, Лу. И применяю на практике. Я знаю, какие мускулы напряглись у тебя на лице. Правильно, пройдись туда-сюда, покипятись, прямо как учитель в классе. Перед Прайсом, например.)
Он встает, с чашкой в руке. Идет к окну. Темнеет; расплываются очертания многоэтажек. Как же мы цепляемся за наши должности, как же беззаветно мы преданы учебному плану.
Он оборачивается, он суров лицом, он готов ответить обвинением на обвинение.
«Мне вот что пришло в голову, Том. Ты никогда не давал себе труда задуматься, что изучение твоего распрекрасного предмета именно и наводит человека на… мрачные мысли? Да, возможно, ты прав, и мы действительно ничему не учимся у прошлого. Более того, в результате излишне усердных занятий этим твоим предметом именно и рождается пораженческий, желчный взгляд на вещи…»
(Итак, дети, все под контролем. И нечего бояться. С вами Льюис. Оставьте мрачные мысли. Ото всех этих страшных снов есть простое, испытанное средство – противоатомное бомбоубежище.)
Он проводит рукой по лбу, лоб нахмурен и морщинист.
«Я всегда говорил, что…– (Он никогда этого не говорил. Но думал. А теперь говорит. Будем знать.) – История порождает пессимизм».
«Или реализм. Реальный взгляд на вещи. Если из истории следует, что спектр человеческих бедствий становится шире. Если свидетельства истории подтверждаются интуитивным опытом моих учеников…»
Он снова садится. Еще виски.
«Так что ты там говорил – и тебе тоже снятся такие сны?»
Нет, Лу, мне по ночам не снится конец света. Может быть, просто потому, что в отличие от моих учеников я не ребенок (пятьдесят три года от роду). Я не жду, не жажду будущего. И существуют не десятки, не сотни, а миллионы-миллиарды способов, которыми может кончиться мир…