С заднего сиденья торопливо-покаянный монолог Мэри: «Это было так просто. Так просто. Я видела, как она вошла. Оставила коляску у входа. Разве она не понимала, что это рискованно? Я была у фруктового стеллажа, шла к кассе. Уйма народу. Большая такая коляска, не сидячая. Может, ей и нужно-то было всего ничего, вот она и подумала – с этой коляской, в толпе. Я видела, как она ушла в какой-то проход между полками. Думала, никогда не решусь. А потом поставила корзину. Ничего в итоге не купила. А взамен вот… Я посмотрела вдоль прохода. Пошла к коляске. Огляделась. Взялась за ручку. Толкнула, надавила, они все так делают. И сказала: „А вот и я. Пойдем-ка отсюда“. Никто даже и не догадался. Никто даже и не догадался, что я не настоящая…»
Мэри, тебе пятьдесят два года.
«И я поняла, что он согласен. Потому что он мне улыбнулся. Как только я толкнула коляску, тут он и улыбнулся. Ты правда мне улыбнулся? И не плакал. Ведь ты же не плакал? Потом я выкатила коляску за угол, а там в лифт – и в паркинг. Сумки положила в багажник, а ребенка на заднее сиденье, и одеяла туда же. Я знаю, что так не делают. Надо было тебя в них завернуть и чем-нибудь перевязать, правда? Но он не плакал. Совсем не плакал…»
Но говорит она так, как будто ее ввели в транс и она теперь вынуждена изображать из себя женщину, которая признается в совершенном преступлении. А правда настолько невероятна, что никто и никогда в нее не поверит. Правда в том, что она была свидетельницей чуда. Бог сошел в «Сейфуэйз» и одарил ее, отдал ей некую ценность совершенно бесплатно. Ребеночка в капусте. Он сказал, Иди, исполни волю Мою. Возьми его. Он твой…
(Об этом она станет рассказывать председателю суда и профессионалу-психиатру. И только мужу – профессиональному историку – она преподносит вымышленные, чисто исторические факты.)
«А ты сможешь ее узнать, Мэри, – я имею в виду мать – ты сможешь?»
«Да. Да, конечно…»
Я гляжу на нее в зеркальце заднего вида. Ясные, сияющие глаза. Значит, она и дальше будет излагать эту липовую легенду (…и поехала себе, и поехала. Никакой паники, никакого шума. Никакой погони, полицейских машин…), она и дальше собирается играть роль стареющей дамочки с подвыподвертом, которая ни с того ни с сего украла ребенка. В действительности же…
Как будто мы не в одном и том же пространстве. Как будто между нами стеклянная стена. Она – на заднем сиденье, а я – нечто вроде таксиста. Куда поедем, леди?
(Куда? Куда теперь?)
Или еще того лучше, задержанный, он же подозреваемый, в хвостовом отсеке патрульной машины; и начинается допрос: