— Что такое? — спросил Джейсон.
— Никто не прикасался ко мне, — прошептал Бен, и его подбородок все еще дрожал. — На протяжении ста пятидесяти лет.
Джейсон почувствовал себя дураком, рванувшим вперед и не подумавшим, как ошеломительно это может быть для Бена. И все же он не мог его отпустить. Он не мог перестать прикасаться к нему. Только не сейчас, когда они наконец-то смогли ощутить друг друга.
— Скажи, если мне нужно остановиться.
— Нет, — ахнул Бен. — Ни за что.
А потом, прежде чем Бен успел сказать еще хоть слово, Джейсон поцеловал его.
Это был всего лишь поцелуй, и тем не менее, он был монументальным. То, как Бен цеплялся за него, будто боялся утонуть. То, как его губы, влажные и соленые от слез, приоткрылись для Джейсона. Тихий хныкающий звук, который он издал, когда язык Джейсона нежно скользнул внутрь. Это было подобно раю, и Джейсон не спешил, изо всех сил стараясь обуздать свое желание и нетерпение, сосредотачиваясь на одном простом удовольствии — целовать мужчину, которого не целовали больше века. Он целовал Бена, пока не испугался, что потеряет контроль… пока желание повалить Бена на диван и содрать его одежду не стало почти неудержимым… и тогда Джейсон наконец-то отстранился, тяжело дыша.
Губы Бена, раньше бывшие такими великолепно розовыми, теперь сделались красными и припухшими, и при их виде Джейсон застонал от желания.
Бен стиснул футболку Джейсона.
— Почему ты остановился?
— Потому что я стараюсь не спешить.
— Я не против того, чтобы ты спешил.
— Ты заслуживаешь лучшего.
Бен рассмеялся сквозь слезы, качая головой.
— Мне все равно, чего я, по-твоему, заслуживаю. Я знаю, чего я хочу.
Это признание пробудило в Джейсоне восторг. Было ясно, что они жаждут одного и того же, но это не означает, что он должен халтурить.
Он хотел пустить в ход руки, но Бен выглядел таким слабым. Джейсон боялся отпускать его. Он не был уверен, что Бен сможет хотя бы устоять на ногах. Он аккуратно ослабил свою хватку, проверяя устойчивость Бена. Бен слегка покачнулся, но не упал, и Джейсон начал расстегивать пуговицы грубо сотканной рубашки Бена, обнажая его бледную худую грудь. Отец Бена называл его заморышем. Джейсон никогда не использовал бы это слово, но узкая талия и выступающие ребра Бена лишь подчеркивали, насколько ужасно юным он был.
— Мне не стоит это делать, — сказал Джейсон; и его руки, и его голос дрожали.
— Я никогда не прощу тебя, если ты сейчас остановишься, — это было произнесено легким тоном, но Джейсону показалось, что это правда, даже если сам Бен того не осознавал.