– Я хочу домой, – произнесла я, шепотом, сжимая себя за плечи, словно желая, чтобы меня кто-то обнял и утешил.
Чтобы сказали мне, что я красивая.
– Ты не можешь так уйти! – сказала Уля. – Он подумает, что для тебя это важно и…
– Иди, – прошептала Мила, еле заметно меня приобняв. – Скажем, что пошла за Кирой в садик.
Произнеся кроткое «спасибо» и обняв на прощание их подруг, я поплелась к выходу, стараясь не задеть никого из своих одноклассников.
Идя по улице, промокшая насквозь, я вновь и вновь слышала в ушах твои слова. Они были на повторе с гадким приглушением, словно кассета, прокручиваемая на старом магнитофоне, и били по мне подобно удару гонга. Казались мне отвратительными поломанными наушниками, которые передавали песни с неприятными шумами и помехами, от которых уши умирали в страшных мученических страданиях.
Внутри была пустота, и моя уверенность в себе испарялась.
Глупо говорить, что мне никогда не говорили комментариев о внешнем виде. Но ничьи слова не способны загубить также сильно, как слова близких людей. Я верила в тебя, была уверенна в тебе, дорожила тобой, и в это мгновенье ты меня попросту нещадно сломал.
Если ты общаешься со мной хорошо, значит тебе нравится мое общение, но если в посредстве диалога ты говоришь это… Ты со мной просто для того, чтобы насмехаться.
Это я поняла лишь потом, старательно и долго размышляя о том, что именно меня огорчило в этой ситуации. А в тот день я лишь помню, как доковыляла до своего старенького подъезда, и, засунув пальчики в карман в поисках ключей, остановилась и, по какой-то неясной мне причине, отправилась в центр двора к детской площадке.
Хотя, эту груду металлолома с советскими горками и качелями сложно называть площадкой.
Подойдя к скамейкам, на которых по вечерам собирались бабушки, обговаривая какие-то сплетни, создавая впечатление, что люди не совсем загипнотизированы телефонами и еще способны говорить меж собой, я села на одну из них. Она была намокшей, со стершейся на ней краской, которая осыпалась кусками, и она вполне могла прицепиться к моему платью. Но в это мгновенье, меня это не волновало.
Будучи в каком-то своем мире, в прострации, я приподняла голову вверх и посмотрела на небо, что привело к тому, что с моего лица, вместе с дождевыми каплями, потекла и дешевая тушь, что я стырила из маминой косметички.
Среди темных черных облаков я заметила крошечный, едва различимый проем, из которого выглядывал кусочек теплого солнышка. Но он то скрывался, то снова прятался, и он будто пытался бороться, но у него не получалось. Это было солнце, которое казалось не было видно при дожде, но оно скрывалось за тучами и ждало. Просто ждало.