— Когда ты уезжаешь? — спросил его Федор. Подразумевалось, что многие из них должны были покинуть страну еще до переворота, чтобы не создавать никакого повода обвинить Россию в соучастии.
— Пока не знаю, — пожал плечами Ваня. — Нужно еще одно амурное дело довести до конца, — он лукаво подмигнул Федору. — Вот, сегодня вечером опять будет свидание.
— Не боишься, что твои похождения повредят операции? — прищурился Аверин.
— Ну что ты! — с притворным возмущением откликнулся Ваня. — Как можно? По заданию, исключительно по заданию. — И, наклонившись к коллеге, доверительно сообщил:
— Неожиданно подкинули нагрузку. В общем, здесь сейчас отдыхает какой-то американец. Обычно они тут не частные гости, но этот, как я понял, еще в армии служил в Европе, узнал про Черногорию, и ему еще тогда здесь понравилось. В общем, наши его давно вербуют. Подослали ему надежную девочку, все шло хорошо. И вдруг у него завязался курортный роман с какой-то сербской прозападной девицей, совершенно некстати. Задание, в общем-то, элементарное — девицу у него отбить, чтобы она его бросила.
— Почему так сложно? — поморщился Федор. — Устранить ее было не проще?
Он произнес эти слова спокойно, даже небрежно, позволив себе до конца вчувствоваться в их смысл. Да, и в этом тоже была разница между двумя странами. Может быть, ЦРУ не брезговало подобным решением проблем, и то это было раньше, до многочисленных «этических чисток» на предмет соблюдения прав человека и прочей, по его мнению, гуманистической ерунды. А ФБР в принципе никогда не стало бы убивать невинных людей. Но совесть Федора была чиста — он слишком хорошо знал свою систему, чтобы понимать — он был не первым, кому такая идея пришла в голову. Если сербская девушка была еще жива, значит, на это имелись веские причины.
И потому он играл ва-банк, изображая циничного палача. Наверное, он и правда отвык от такой степени подлости. Федор почувствовал что-то до тошноты мерзкое, как будто только что отравился собственными словами. Словно что-то иное, чужеродное вошло сейчас в его кровь, проникло под кожу, лицемерно прикрываясь его личиной и стараясь слиться с ней. Неужели чертовы янки так смогли подействовать на него? С беспокойством Федор заметил, что действительно становился другим — едва уловимо, постепенно, но вместе с тем неумолимо. И тем резче был контракт его, нового, с прежним — уже несуществующим, навсегда вмурованным в прошлое, зажатым в рамки строго отведенной ему эпохи. Сейчас это призрак прошлого ворвался в настоящее — иллюзорный, бестелесный, ставший уже чужим в сегодняшнем дне, но все еще упрямо претендующим на реальность.