Ради чего, в самом деле, он ввязался в эту безумную и смертельно опасную авантюру под названием «предательство родины»? Что мешало ему просто оставаться со своими, всецело отдаваясь выполнению задания, и полностью стать таким же, как Иван? Что такого увидел он в этой Америке, что решился на отчаянный шаг, после которого, он точно знал, пути назад уже не будет? Свободу, которая под властью манипуляторов так легко могла привести к катастрофе и страну, и вслед за ней весь мир? Демократию, которая то и дело грозила вознести на трон популистов? Систему, которая погрязла в бюрократии? Права человека, которые, похоже, четко ограничивались линией госграниц США?
Все было логично и правильно, цинично и неизбежно. Все было именно так, и не могло развиваться иначе. От его опытных глаз не укрылось, как много значит черногорская операция для молодого офицера Дэнсона, озабоченного, как и все в его возрасте, своей карьерой. Ничего, ровным счетом ничего в этой истории не выходило за рамки привычного Федору опыта, но именно это почему-то било сейчас сильнее всего. Странно и глупо, вопреки всей логике этого мира, где-то в глубине своей противоречивой, так не вовремя начавшей меняться души, он надеялся, что оно выйдет за эти рамки. Он хотел, чтобы что-то наивное, подростковое, идеалистичное и такое до боли американское вмешалось в привычный ход вещей, в круговорот цинизма в природе, ворвалось и отработало, красиво и блестяще, ради одной-единственной ценности — ценности человеческой жизни. Жизни незнакомого ему человека, девушки, попавшей в паутину чужих интриг и виновной только в своей наивности.
Но чудес не бывает. Он, похоже, недооценил американцев, так глупо поверив в беспомощную силу их идеализма. Ценность жизни сербской девочки и американского инженера различалась во множество раз, и он знал это изначально. Он же не был, в конце концов, семнадцатилетним мальчиком-либералом, поверившим в красивую сказку. Он всегда знал, что есть вещи, в которые категорически нельзя верить. И даже та реальность, настоящая, непридуманная реальность, которая самим своим существованием взорвала когда-то привычный ему мир — стоила ли она сейчас всего того, что он натворил ради нее?
Ответ был очевиден: разумеется, оно того не стоило. Ему просто нужно было следовать правилам игры, не претендуя, что именно он станет тем, кто сможет их нарушить. Он знал, на что шел, и, делая свой выбор, практически подписал себе отсроченный смертный приговор. Люди, совершившие такие поступки, как он, почти никогда не доживали до старости. Теперь, когда спал первый адреналин и отступило безумие его неожиданного катарсиса, он четко видел, что ждало его впереди: вечный страх разоблачения, невидимая жизнь в постоянной тревоге. Они, конечно, предотвратят черногорский переворот, и, конечно, спасут много жизней. Но разве ему, лично ему будет от этого легче, если он всегда будет знать, что своим предательством не смог предотвратить даже одного-единственного, самого близкого к нему убийства?