– Добро, – согласился коротко Лукашенко и тут же поспешно добавил, – только уж лучше я сам к тебе заеду, мне налегке сподручней, а то у вас московлян свита всегда большая, хлопотно с ней, – выдал он ненароком свою куркульскую сущность.
– Хорошо, – усталым голосом согласился москвич. – Тогда пусть люди из твоего аппарата свяжутся с нами и сообщат, когда ожидать тебя в Москве.
– Давай лучше не в Москве и не у тебя, а то как-то это будет выглядеть со стороны, будто вновь выбранный вассал спешит к своему сюзерену, – извиняющимся, а потому и не похожим на себя голосом попросил Грыгорыч.
– А где!? – откровенно не понял собеседника Афанасьев.
– У меня на даче, что на Красной Поляне. В последние деньки лета охота мне в море поплавать, отдохнуть от навалившихся забот, а то, что-то подустал я в последнее время, – опять обрел уверенность в голосе новоизбранный президент.
– Ладно, тогда, – не стал возражать Валерий Васильевич, – я тоже не против того, чтобы искупнуться на исходе лета в прогретой водичке.
– Вот и чудно! – совсем уже обрадовался белорус. – Тогда давай до встречи! Извини, что не могу с тобой долго говорить, мне тут сводки с избирательных участков принесли. Нужно внимательно ознакомиться с ними.
– Хорошо-хорошо, не буду отвлекать, до свидания, Александр Григорич, – поспешил откланяться Афанасьев, передавая трубку связисту.
– До встречи! – раздалось на том конце, и короткие гудки подвели итог этого непростого разговора.
Как это ни прискорбно, но приходилось признавать, что переговоры с жадным и хитрым соседом были проиграны, что называется, вчистую. Батька в очередной раз умудрился выторговать для себя очередную порцию «плюшек», отделавшись в свою очередь ничего незначащими и не обязывающими обещаниями. Как он не юлил (об этом даже вспоминать было неприятно), не сдерживал, готовые вырваться наружу эмоции, но ничего из этого не помогло. И это больше всего злило и раздражало до крайности, в общем-то, флегматичного по натуре Афанасьева. Он злился на двуличного и скользкого, как угорь западного соседа. Злился на чертовых «композиторов», за каким-то хреном попершихся в Ливию, да еще через Белоруссию, на сребролюбие, которое толкнуло их в объятия ЧВК, вместо того, чтобы служить в российской армии. Но прежде всего, он злился на себя, на свое неумение просчитать и обыграть противоположную сторону в ситуации, где не требовалось большой дипломатической изворотливости, а необходимо лишь умение торговаться, ничего не обещая конкретно и в тоже время, выдвигая неудобные условия своему визави. Ничего из вышеперечисленного Афанасьев, в отличие от своего коллеги, делать не умел, и это приходилось с горечью признавать.