– Ну давай. Не забудь рассказать им все те истории из лагеря, про которые мы с тобой читали. Пусть думают, что ты классно оторвалась этим летом.
– Конечно…
– Все, не буду отвлекать. Пока.
– Пока…
– Я люблю тебя, Леля.
Он положил трубку, и она зарыдала. Как же все отвратительно и ужасно. В этой квартире невозможно оставаться ни минуты. Только не теперь, не после той шикарной квартиры, в которой она жила два месяца. Не после того, как отвыкла от всего этого. А теперь за время ее отсутствия сундук превратился в настоящую помойку. На кухне повсюду лежали следы копоти, которое образовывались на плите и пачкали кастрюли и чайник. Лампочки снова во всех комнатах торчали взорвавшиеся и теперь свет не горел даже в ванной. Она порезала себе ногу, потому как осколок стекла нашел приют в ее тапочке и был не рад, когда в его обитель так бесцеремонно ворвались. Чтобы промыть рану ей приходилось подсвечивать себе телефоном. Мимоходом она заметила, что в ванне лежали остатки макарон и прочей еды, от которой воняло тухлыми яйцами. Когда она стала смывать все это в трубу оказалась, что та забита и Леля долго с неостанавливающейся кровью на ступне долбила отверстие слива вантузом пока в трубе не начало булькать.
Она не нашла чистой пеленки и никакой другой подходящей тряпки, чтобы замотать рану поэтому пришлось использовать свою футболку. Скакая на одной ноге ей было неприятно садиться на мамин диван, и она плюхнулась за шкаф на твердый плоский матрац. Слава Богу хоть тут не валялось никакого мусора. Обмотав ногу, Леля легла на спину и опять зарыдала. Очень громко со всхлипами. Она колотила свой матрац, на котором лежало ее покрывало точно в том положении в каком она оставила его в июне в ночь, когда уехала отсюда. Из складок выползали тараканы. Некоторых она со психу давила, некоторым позволяла уйти. Все ровно их развелось слишком много, всех не перебьешь.
Очень скоро слезы закончились и плакать было больше нечем, но она продолжала выдавливать из себя стоны, ее голос начал переходить на хрип. Леля почувствовала судорогу на раненной ноге. Раньше ее часто хватал этот недуг, но пока она жила с Андреем успела позабыть и об этой боли. Пришлось колотить ею об пол и стену, мять голень руками и сгибать ногу. Когда дерганье прекратилось она упала головой на подушку. Та показалась ей твердой как земля. Ночью она почти не спала, а день отнял у нее слишком много эмоций и сил. Сон накрыл ее моментально, хотя она и пыталась ему сопротивляться. И первое, что ей приснилось было то, как Андрей будит ее, чтобы отправить в деревню, где как он говорил, для нее уже вырыли могилу рядом с могилой ее бабушки и ее мамы.