У меня – кинжал, у него – топор. На его стороне сталь, на моей – стихия.
Я взываю к свернувшемуся в душе ветру, но воздух вокруг не откликается на мой зов, не взрывается яростью вихря. Охотник улыбается, и я вижу вьющуюся по его рукам вязь древних знаков.
Не стихия. Власть над стихийными духами. Он не может лишить силы меня – но успокаивает воздух вокруг. Ни кинжальных потоков ветра, ни сосредоточенного урагана – ничего, воздух тяжел и неподвижен.
А с оружием он сильнее. Вот, уже приближается, занося топор.
Странное дело: сейчас я думаю не о смерти, а о жизни.
Я рождена во дворце – и скитаюсь по свету. Его магия запрещёна – но он служит своим гонителям, им же я не нужна на троне. Судьба повернулась к нам обоим обратной стороной.
Но иная сторона есть не только у судьбы.
Охотник снова улыбается – но улыбка тут же застывает на губах, прорывается кашлем и хрипом. Он падает на колени, пытаясь вдохнуть; не удается.
Его сила отняла у меня могучий ветер, а не способность касаться воздуха. Моя стихия быстра и легка, и все же опаснее всего она в неподвижности.
Когда воздух застывает в легких, становится камнем в горле, тяжелым, давящим, несокрушимым – как с ним бороться?
Охотник дергается и замирает, неподвижность дыхания перетекает в неподвижность смерти.
В душе снова расцветает ощущение вольного ветра, но я не спешу его касаться; я смотрю на мертвеца, убитого не сокрушительной мощью, а сосредоточенным усилием. Трудно понять, трудно овладеть, трудно применить – однако оно стоит того.
Именно этот урок преподали мне странствия.
Тонкость опаснее мощи.
Штиль страшнее урагана.
14.06.2014
Шагнув через порог, Меоллан Ригсби застыл, как вкопанный.
От его любимой лаборатории мало что осталось. Стеллажи покосились или рухнули, столы накренились. В потолке зияла неровная дыра, в десятке мест полыхал огонь.
Прямо на глазах у Меоллана пламя жадно лизнуло край стола, поднялось по ножке, дрогнуло на ветру. Неподалеку в беспорядке рассыпались осколки упавших с покосившихся стеллажей сосудов; жидкости перемешались, и сейчас тонкий ручеек добрался до огня.
Тот вспыхнул еще сильнее и взметнулся на стол, пожирая разбросанные бумаги.
На фоне разгрома резко выделялся запертый и забранный прочным стеклом шкаф – там лежали ровные стопки металлических пластин. Хозяин дома чуть ли не ежедневно наносил на них орны – знаки, вызывавшие к жизни заклинания.
Меоллан, взмахнув зажатым в побелевших пальцах револьвером, дернулся к выходу и застыл на мгновение, увидев, что над дверью пробежали трещины – сюда, когда раздался первый взрыв, прилетел флакон с очень сильным раствором. Мгновение сомнения оказалось губительным: кладка с грохотом обвалилась, камни завалили дверь.