Но это лишь возбуждало интерес к нему. Студенты, еще на первом курсе, узнавали, что в университете есть "великие старцы", преподававшие еще до революции. Иные слышали о них и раньше, читали их книги. Потому и шли на филологический...
В университете профессор Преображенский никогда не улыбался, круглоглазый, сухой, желтолицый, точно апостол с древне-русской иконы. Юра думал, что Преображенский -- "бесчувственное полено", поэтому он и стал формалистом.
И вдруг...
Ростислав Владимирович держал над головой клетку со щегленком. Клетка качалась под самым потолком.
-- Ну и старик! -- удивился Юра. -- Два двадцать, не менее. В баскетболе ему бы цены не было...
На Преображенском был будничный серый свитер крупной вязки, с бегущими оленями на спине и груди, самый красивый свитер в городе, свитер законодателя мод, -- садясь в аудитории за преподавательский стол, Преображенский надевал синие нарукавники.
Дети хватались за свитер, теребили его, растягивали во все стороны, он словно не замечал этого. Длиннющая "верблюжья" шея его раскачивалась. Иссушенное, апостолькое лицо светилось...
Никакой он не дедушка русского формализма, просто дедушка... Как дважды два!
Вдруг он раскидал всех, порывистый, быстрый, почти гибкий, и начался невиданный детский праздник, где все выступали и все были зрителями...
Ростислав Владимирович пришел и назавтра, и еще через день. Оказывается, его просто не было в городе, а вообще он самый частый гость Сергея Викентьевича. Свой человек в доме. По вечерам они играют с Сергеем Викентьевичем в шахматы, а недавно, сказала бабушка Таня, отпраздновали тридцатилетие своего первого шахматного матча...
В конце недели Преображенский явился какой-то необычный. Быстро прошел в столовую, отстранив кинувшихся к нему детей, настороженно-вежливый, как будто не к Сергею Викентьевичу пришел, а в университет на свою кафедру...
Баба Таня наливала чай. Преображенский сел за стол молча. Он и сидя был выше всех, грустно поглядел на Сергея Викентьевича, наклонив свое апостольское лицо.
Юра не знал, как ему быть. Остаться или исчезнуть?
-- Пригласили меня, знаете, на так называемый философский семинар... -сказал Преображенский, осторожно принимая свою постоянную фарфоровую чашку.
Юра исчез немедля. Он сразу понял, о чем пойдет речь. Об их семинаре, об их позорище...
То был последний семинар. По эстетике. Проверяющих тьма. Он, Юра, как аспирант, мог бы и не приходить. Но -- заявился; Галка Петрищева позвала, их бывшая однокурсница, которая брала отпуск на год и лишь теперь заканчивала. На Юрином курсе ее звали "Ай-Петри" за баскетбольный рост и ботинки сорок второго размера. Доклад драчливый, о современной драматургии.