– С собой? – растерялась Ира. – Но у нас квартирная хозяйка против будет.
– Точно, – кивнул Егор, и снова посмурнел. – Буду здесь её пока навещать. Пока не переедем.
– Переедем? – Ира ушам своим не верила. Переехать? Сюда? Она сейчас в прихожей-то еле заставила себя разуться-раздеться, да в комнаты пройти. А жить тут? Среди обстановки, напоминающей о нетерпимой, ненавидящей её женщине, которая её, кажется, со свету сжить была готова? Да она в привидения уже готова поверить была, находясь в квартире чуть больше десяти минут. Если не во всех привидений в принципе, то в одно, конкретное, уж точно.
Как бы в подкрепление этой мысли перед ней вдруг возник образ Анны Викторовны. В её любимом кресле у телевизора, с пультом в руках.
– Ну, что, победила, невестушка? – будто бы сказала та презрительно-насмешливо.
Ирина подскочила на месте, потрясла головой, чтобы разогнать морок.
– Егор, не смогу я тут жить, – тихо, но твёрдо сказала она.
– Ясно, потом поговорим, – без интонации ответил супруг. Он стал другим человеком, прежний Егор словно испарился из этой суровой и нелюдимой оболочки. Или очень-очень глубоко спрятался, забился так, что не достать. Как бы то ни было, но из голубых глаз теперь выглядывал кто-то чужой.
Брак их теплился ещё два месяца. Именно теплился, не агонизировал. Они мучились, явно мучились рядом друг с другом. Тень Анны Викторовны стояла между ними, не отпуская. Ирина чувствовала вину, Егор, кажется, её отношение к ситуации разделял. Потому что однажды просто сказал:
– Я переезжаю в мамину квартиру. Если хочешь, поехали со мной. Но мне кажется, жить как раньше мы уже никогда не сможем.
Потом помолчал и добавил:
– Я тебя не считаю виноватой в маминой смерти. Но, грубо говоря, если бы не ваши тёрки, может, всё сложилось бы иначе.
Так их семейная жизнь и закончилась. Каждый ушёл в свои переживания уже совсем поодиночке.
Они развелись, Ира осталась жить всё в той же съёмной квартирке. Она ходила на работу, механически выполняла свои обязанности. Проблема была в том, что их как раз механически выполнять было нельзя. Руководству требовались креативные идеи, оптимистичная подача, создание позитивного образа бренда. Ира должна была присутствовать на публичных мероприятиях, излучать радость от контактов с прессой, что, собственно, само по себе трудная задача, а уж в её душевном состоянии практически невыполнимая. Какое-то время начальство терпело упадочный настрой Иры.
Свекровь трагически погибла на глазах, семейная жизнь не ладится. Надо быть монстром, чтобы в такой ситуации предъявлять претензии. Но компания, где работала Ирина, свою маркетинговую идеологию строила по западному образцу, со всеми этими миссиями, тимбилдингами и мейнстримами. И девушка сейчас в концепт ценностей предприятия совсем никак не попадала. Поэтому разговор с Геннадием был неизбежностью. Он, конечно, заботливо взял её за руку, сказал, что Ире сейчас очень важно с кем-то обсудить свои чувства, и он готов оказать ей поддержку. Но такое её состояние пагубно отражается на бренде. Да-да, несмотря на то, что корпорация большая, её отточенная до совершенства деятельность – это как великолепный, слаженный механизм. А Ира сейчас в этом механизме как ржавая шестерёнка.