Сохранились в памяти бабушкины рассказы. Хотя она научилась читать самоучкой, но читала очень много и обладала исключительной памятью. Когда родители уходили (в театр, в гости), бабушка пересказывала мне романы Жюля Верна, Майна Рида, Старый и Новый завет и многое другое. Мои родители со своими друзьями очень любили катание на лодках, особенно весной в разлив, под парусами, по Казанке и по Волге. Уезжали на целый день, возвращались часто поздно вечером.
Эти годы памятны еще тем, что я заболел тяжелой формой малярии и болел более двух лет. Летом 1909 года по совету врачей меня повезли в Крым: до Симферополя — поездом, а дальше до Алушты — на лошадях. Моя мать была хозяйственной и везла с собой большой сундук (одежду, керосинку, утюги и т.п.). Сундук не один раз падал, раскрывался, вещи вываливались. Родители сильно ссорились — зачем было брать столько вещей. Впечатлений было много, особенно запомнились море с прибоем, галька. Ездили на лошадях на вершину Ай-Петри, возвращались обратно пешком, по тропкам — бегом.
Германия. В 1910 году отец успешно сдал магистерский экзамен по механике в Казанском университете и был командирован на два года за границу, в тогдашние центры математической науки — Геттинген (один год) и Париж (один год).
Выехали в том же году осенью. В Берлине была пересадка. Мать купила шляпу — широкую, круглую. Когда переходили одну из центральных улиц (Унтер-дер-Линден), ветром шляпу сдуло с головы, и мы все трое бросились за ней. Движение (большое — экипажи, машины) было нарушено, раздались полицейские свистки. Все же шляпу поймали, штраф за нарушение уличного движения заплатили, родители долго спорили, кто виноват.
В Геттингене поселились в двухкомнатной квартире недалеко от университета на окраине города. Меня устроили в немецкую школу. Язык я знал совсем плохо, и хотя мне было десять лет, попал в первый класс, где в основном учились восьмилетние. В школе я оказался в изоляции — на меня показывали пальцем — russe, russe. Учитель также был недружелюбен. Однажды, когда я допустил несколько ошибок в диктанте, он несколько раз больно ударил меня линейкой по спине. Во время перемены, на школьном дворе, мои одноклассники, рассчитывая на снисхождение учителя, начали меня толкать и давать волю кулакам. Я пришел в ярость и начал лупить мальчишек и кулаками, и ногами. Больше я в школу не ходил, мне наняли учительницу — фройляйн Ротт. Кроме того, каждый вечер отец читал мне по-немецки сказки братьев Гримм. К весне я уже сносно понимал и говорил по-немецки. Установились знакомства и совместные игры в войну с мальчишками, жившими поблизости. Все же я чувствовал себя одиноким.