«В пещере Ульвальда всегда есть свет для тех, кому нужна надежда», – вспомнилась вдруг одна из легенд.
Тогда почему тьма обступила его? Не готов? Возможно, ведь столько сил было потрачено на то, чтобы отменить обряд. И даже, когда это стало невозможно, он противился, не веря в чудеса: «Видно у нас полная взаимность. Мы оба не верим друг в друга».
Да и как ему поможет первородный? На его месте Костя давно бы стёр весь древний род с лица земли. Потому что та жизнь, которую он подарил полукровкам – проклятье. Оно сопровождает их с момента рождения и до могилы, не давая насладиться счастьем. Но самое страшное грозит потомкам Ульвальда, ибо их любовь всегда приправлена обречённостью. Они не в силах изменить судьбу, так как на весах кроме сердца всегда будет будущее рода, а ради него нужно пожертвовать всем: чувствами, любимой, собой.
Но сейчас ему не нужен ни род, ни любимая. Лишь месть стала его отрадой, целью, это то, что перевесит всё: «Даже если умру, я убью тебя».
Чёрный волк не давал ему покоя с самого детства, сначала приходя в кошмарах, отчего приходилось спать вместе с сестрой, а затем в мечтах. Он вонзит клыки в глотку этой твари, вырвет алые глаза, и будет с наслаждением взирать на то, как кровь бога проливается на землю: «Но ты мне ведь в этом не поможешь. Потому что сам один из них».
Костя бы никогда не пошёл на обряд добровольно. Для него это были поиски не любви, а инкубатора. Тела, которое лучше всего бы подошло для его первенца. Поэтому он насмехался над теми, кто верил в великую любовь между богом и человеком, надеясь на собственное счастье. Разве можно обрести его, когда герои легенды сами трагически погибли?
– Что будет, если я полюблю? – с вызовом спросил Костя у себя.
– Ты не сможешь, – ответила тьма. – Мёртвые не любят.
Внезапно пещера расступилась и принц, непроизвольно подняв голову, застыл в изумлении. Огромные сосульки свисали с потолка, застыв в затейливых узорах, напоминая, то гроздь винограда, то ветви исполинского дерева. К ним навстречу, остриями копий из-под земли, устремились другие. Они тянулись друг к другу, и, порой, сливались, превращаясь в огромные колонны, которые разделяли пещеру на несколько залов.
В одном из них горел костёр, лаская жёлтым языком каменный свод. Костя пробирался к нему сквозь заросли наростов, тонкими белыми линиями струящихся к земле, словно развешанные ленты. Он наклонял голову, боясь задеть их, лавируя то вправо, то влево, примечая, как загораются лишайники мерцающим светом луны, прогоняя остатки мрака.
– К' хшаири нгхан'я кхра. Вирав с'ядж'я.