Шмыгнув в очередной отворот, она выскочила на небольшую пустынную площадку. Здесь не было ничего, кроме трех высоких столбов вбитых в землю. На разной высоте к ним крепились массивные железные кольца, а на них — цепи. Они лениво покачивались и чуть слышно звенели, задевая звеньями друг о друга.
Два столба были пустыми, а возле центрального на вытянутых руках был подвешен человек. Его ноги едва касались земли, голова безвольно склонилась вперед, а над разодранной спиной, покрытой коркой запекшейся крови, кружил целый рой мух.
Ким зажала себе рот руками, но отвести взгляд так и не смогла.
— Куда ты пропала? — старый раб был недоволен, что пришлось за ней возвращаться.
— Здесь… — она слабо махнула рукой, указывая на столб и бесчувственного пленника.
Раб равнодушно смотрел на несчастного:
— Он провинился. Заслужил. Идем.
Может, для остальных это было в порядке вещей, но для Ким, всю жизнь прожившей в долине Изгнанников, где самое большое наказание за провинность — это сырая келья и отсутствие еды, такая картина вызвала отвращение и ужас, пробирающий до самых костей.
Это как надо было провиниться, чтобы словно животное привязали к столбу, высекли до кровавого месива и оставили под палящим солнцем?
В этот момент мужчина застонал. С трудом поднял лохматую голову и мутным, осоловевшим взглядом уперся прямо в Ким. Запекшиеся окровавленные губы скривились и с них сорвался невнятный шелест. Невозможно было разобрать ни слова.
Он снова что-то просипел, обращаясь к ней.
— Идем, — старик уже пошел прочь, — не трать на него свое время.
Но вместо того, чтобы следовать за ним, Ким аккуратно подступила к изувеченному человеку. Вблизи он выглядел еще хуже — один глаз заплыл и налился синевой, нос — сплошное месиво, губы разбиты.
— Дрянь, — просипел он, когда Ким оказалась достаточно близко, чтобы разобрать его слова, и столько в них было злости и бессильной ярости, что она испуганно отпрянула, только теперь узнав в нем того самого воина, который ночью ворвался в шатер к рабыням и повалил ее на землю. Того самого, которого Хасс смял как игрушку, а потом велел приковать к столбу.
— Где ты там? — скрипучий голос старого раба доносился уже издалека.
— Иду, — Ким словно вынырнула из мутного болота и бросилась прочь от позорных столбов, а ей вслед доносилось невнятное мычание.
Вскоре они добрались до уже знакомых серых шатров, среди которых парили котлы. Послушные рабыни закидывали в них грязные вещи и развешивали по веревкам уже постиранное.
Все было по-прежнему. Кроме одного. У Лары больше не было серебряного ошейника. Серая как мышь, осунувшаяся, она только зло скрипела зубами в ответ на любопытные взгляды других хвелл, а при виде Ким вообще пошла бардовыми пятнами и глянула с такой лютой ненавистью, что стало не по себе.