Лежу на своей полке, размышляю: а ведь мне не всё равно, какое место займут мои нынешние подопечные. Хомячок, иди я тебе что расскажу. Внутренний хомяк умостился на плече, ждет сказку про сокровища несметные. Так вот, пушистый дружок, если мы с тобой хорошо выступим, то нам в документик некий, а точнее в протокол соревнований, упадет запись о том, что спортсмены тренера Милославского заняли вот такое место на открытых соревнованиях. А этот турнир имеет слегка международный статус. Несколько соревнований такого уровня, и можно будет тренерскую категорию повысить. А там и зарплату повысят, которую еще не платят. Но всё равно, помечтать с хомяком перед сном…
Подполковник Никифоров в это же самое время лежал на соседней полке и думал о другом. О том, что таких идиотских совпадений в природе не бывает, о том, что это форменная наглость так явно маячить перед его носом недавним объектом поиска. И кроме коллег по Комитету так щелкнуть по носу его никто не мог. Мало того, еще и этот Милославский так надменно и с такой презрительной усмешечкой представился — старшина, типа. Явно из той же конторы, что и Никифоров. И тут возникает вопрос — это была с самого начала заведомо безнадежная акция, где ему отвели роль болванчика? Или в Москве его начальники окончательно перестали ловить мышей? Варианты не сулят никаких радужных перспектив: то ли руководство списывает Никифорова в утиль, то ли само плывет в ту же сторону, но не догадывается об этом. «А мне оно надо? Я еще не готов в утиль. Как тот Печкин из мультика говорил, я может только жить начинаю, мне папаху обещали!»
Утро в СВ начинается не с крика проводника «Подъезжаем! Белье сдаем!», а с вежливого стука и информировании о факте наступления Москвы в поле зрения. Вот и чудно. В поезде всегда спится хорошо, когда нет попутчицы-затейницы. А с ней спится и того лучше. А вот сосед спал не очень, видно возраст, служба, жена пилит… по лицу виден недосып.
— Подполковник Никифоров, Минское Управление КГБ, предъявите ваше удостоверение. — И свою корочку раскрывает. Вон оно как.
— Старшина Милославский, Центральный аппарат, Второе Управление. — Кладу удостоверение на стол. — Тут важно держать, как говорят американцы, похер-фейс.
— Чего только не бывает на свете, старшина в центральном аппарате! Ловко, очень ловко.
Сижу, не комментирую, убираю ксиву в карман жилетки. Видимо, не дождавшись какой-то реакции, Никифоров выдохнул и продолжил:
— Георгий Николаевич, я понимаю, что вы в курсе моей роли в том инциденте. И это всё вообще не моего и не вашего ума. Я готов не докладывать о нашем разговоре своему начальству, но говорить буду не с вами, а вашим руководством. Прошу передать мою готовность к сотрудничеству в известных рамках.