Правда, вышивка Кристине давалась с трудом, она портила одну канву за другой своими бездарными стежками, но сестра Эстер, украдкой вздыхая, утешала её и позволяла пробовать ещё. Успехов в каллиграфии тоже почти не наблюдалось: почерк у Кристины был резким, угловатым, крупным, писать именно так ей было удобнее, а потому ровных линий и петелек у неё не получалось, хоть убей. Закон Божий она старалась изучать прилежно: прочитала всю Книгу Божьего Духа, наизусть зазубривала молитвы и заповеди, посещала вместе с сестрой Эстер большинство месс в замковом храме Эори, но всё же богословские вещи её не очень занимали.
Куда интереснее были история и география, но их изучение она уже закончила. Риторика и дипломатия, преподаваемые господином Гленном, наводили на неё скуку. И лишь занятия по фехтованию, прежде с герцогом Вэйдом, а теперь — с капитаном Фостером, радовали её, вселяли в неё силу и бодрость. И пусть после них она уставала, пусть после них на её коленях появлялись синяки, а одежда рвалась, Кристина всё равно была счастлива посещать именно уроки фехтования.
Слава Богу, петь и играть на инструментах её не учили. Многих девушек в Драффарии обучали игре на лютне, арфе или скрипке, петь и сочинять стихи, но Кристину такая беда миновала. Она любила петь, но не долгие протяжные баллады из книг, которые сочинили знаменитые менестрели. Ей по душе были народные напевы, что затягивали женщины во время сбора урожая, жатвы и уборки или мужчины в тавернах, кузницах и гончарных мастерских. И уж тем более она не хотела, чтобы какой-нибудь учитель, заглядывая ей в рот в прямом смысле, указывал ей, как правильно петь эти песни простолюдинов — у них ведь изначально не должно быть никаких правил!
Впрочем, была ещё одна наука, которой Кристина занималась с удовольствием.
Точнее, она бы сравнила это с искусством — написанием картин или сочинением музыки… Здесь была важна и точность, и логика, но и творческий момент тоже присутствовал. Фантазия, воображение, полёт мысли наряду с сосредоточением и умением точно рассчитывать каждый шаг, каждое движение, каждый взгляд создавали нечто невероятное, необъяснимое, сверхъестественное…
Речь шла о магии.
Кристина открыла в себе магический дар в девять лет — спустя несколько лун после смерти мамы. Она долго не могла прийти в себя после этой потери, ходила замкнутая, редко отвечала на вопросы и часто плакала, особенно по ночам, когда никто не видит. Она была ещё маленькой, чтобы толком осознать и описать свои чувства, но помнила до сих пор, как пусто, как больно было в груди, словно что-то грызло, точило её там, внутри. Каждая мысль о маме вызывала приступы слёз и удушающие рыдания.