Вести беседы с Вильхельмом по-прежнему не хотелось, а понимание, что отговорить и переубедить этого упрямца вряд ли удастся, вызывало в сердце страшную досаду. Однако мысль о необходимости доложить об этом Генриху точила не меньше, и Хельмут буквально не знал, что делать. Спрашивать совета у кого-то ещё и тем самым посвящать в дело третье лицо казалось ему ещё более провальной идеей.
Хельмут запрыгнул в седло и, не оборачиваясь, направил коня назад, к лагерю. Там ждали тепло и покой. Там приятно пахнет дымом, мясом и сталью. Там он сможет всё как следует обдумать и решить, следует ли рассказывать Генриху о том, что задумал Вильхельм, или всё-таки нет.
***
Генрих был зол. Даже не просто зол, а взбешён. В его глазах плескалась адская ярость, смешанная с ледяным отчаянием. Хельмут мог поклясться, что ещё никогда не видел друга таким, а тот даже сейчас изо всех сил пытался строить из себя ледяного бездушного истукана. Возможно, другие и не замечали его ядовитую злость… Или просто делали вид, что не замечают. Вильхельма так вообще по-хорошему должно было терзать чувство вины: если бы не его дурацкая попытка поменять расстановку войск за пять минут до начала битвы, у них был бы неплохой шанс на победу… А так им пришлось бежать, отступать к Клауду, иначе фарелльцы бы попросту перерезали всё их войско, всех до единого.
Впрочем, Вильхельм тоже старался не выдавать своих чувств, а на Хельмута смотрел взглядом умоляющим и поистине жалким. Тот кивал с подбадривающей улыбкой: всё, мол, хорошо, я понимаю, я никому не скажу.
Хотя стоило бы сказать, но что-то по-прежнему удерживало его, и объяснений этому не находилось.
Однако Генриху одной улыбки явно было мало, и лёгким кивком его не успокоить. Сейчас, во время очередного совета (после битвы они проходили каждый вечер, были долгими, выматывающими, полными споров и даже криков), Хельмут сидел рядом с ним, как всегда, по правую руку, но он не смел ни коснуться его, ни посмотреть в его глаза — нужно было соблюдать этикет, следить, чтобы не вырвалось случайное «ты», держаться отстранённо и говорить лишь после разрешения.
— В общем-то, это поражение особо не поменяло расстановку сил, — проговорил герцог Рэйкер, пытаясь утешить себя и окружающих. — Наша армия поистрепалась, но ведь и фарелльская — тоже!
— Фарелльцы в любой момент могут получить подкрепление с севера, — угрюмо возразил Вильхельм, закинув ногу на ногу. Напротив него стоял бокал с красным вином, из которого он пока не выпил ни глотка.
— Я боюсь, что они отгонят нас к Клауду, пойдут на штурм замка или возьмут в осаду… — вздохнул Хельмут. — Мы все этого боимся, милорд.