Куратор прожигала во мне дырки своим темным, немигающим взглядом. А меня начинало потихоньку трясти. Потому что я догадывалась, что находится в склянке, и что меня хотят заставить совершить. Но чтобы быть в этом уверенной, я рискнула уточнить:
– Что это?
Мой голос был тихим, слабым и ломким. Но Саньята его услышала. И усмехнулась:
– Это? Это любовный эликсир. Он поможет угасающим чувствам мастера Вирса вспыхнуть с новой силой и отвести меня все же к алтарю. – Саньята вышла из-за кафедры и, не спеша, приблизилась ко мне. Взяла меня за подбородок, царапая кожу длинными черными когтями, окрашенными по последней ведьминской моде, и заставила посмотреть ей в глаза: – Предупреждаю сразу, чтобы у тебя не возникло дурного искушения: эликсир сварен на моей крови. И связать он может Вирса только со мной. Ты меня поняла?
«Итак, что мы имеем». Я медленно брела по академическому парку, подальше от веселящихся и дурачащихся адептов, пытаясь найти оптимальный выход из той огромной зад… хмм… попы, в которую меня загнала жизнь, в купе с Саньятой и моей собственной дуростью. Как ни прискорбно, но если бы я не поспорила с Дайной, то у меня сейчас бы не было настоятельной необходимости подлить ректору зелье. А значит, виновата сама. Соответственно, и обвинять в своем теперешнем положении тоже некого, кроме себя. А вот если бы…
– Вот ты где! Прячешься?
Споткнувшись от неожиданности, я нечаянно пнула носком ботиночка бегущего впереди Ершика. Получив непрошенное ускорение, умертвие кубарем улетело вперед, злобно щелкая челюстями на весь парк. Хорошо, что Ерш не может издавать звуки. А не то представляю, что я бы от него сейчас услышала.
Полет Ершика закончился прямо на ноге… Дайны, которая, собственно, и перегородила тропинку мне и моим фамилиарам. Зря, конечно. Ведьмы в целом безобидные существа. Но не тогда, когда они нечаянно пинают своих неумерших фамилиаров. Ершик, обхватив чужую ногу всеми конечностями, с мстительным наслаждением вцепился в нее зубами.
К чести, боевички, она не завизжала. И вообще не издала ни звука. Только мыча и прыгая на одной ноге, пыталась отодрать от второй неумерший капкан с клыками. Я с минуту полюбовалась изящными движениями Дайны, завидуя ей лютой завистью: на одной ноге, мыча от боли, а двигается так, словно танцует кадрон.
Догадалась я отозвать умертвие только после того, как Дайна зло прорычала на меня:
– Ну? Долго наслаждаться будешь?! Может, отзовешь уже свою ручную крыску?
Стыд за свое поведение обжог огнем. Густо покраснев, я позвала:
– Ерш, иди сюда немедленно, чудовище!