Отлежать двадцать дней в больнице, будучи молодой и здоровой, когда на улице господствует весна, это пытка. Мне катастрофически не хватало движения и свободы. Каждое утро я начинала день с генеральной уборки палаты, так как уборщица к нам захаживала только за мусором. После помывки пола делала гимнастику, затем принимала солнечные ванны: открывала огромное двустворчатое окно, и, полулежа на подоконнике, загорала. Довольно близко от нашего здания находился другой корпус больницы. И медсестры из соседнего здания, наблюдая за мной, млеющей под весенним солнышком на подоконнике в чем мать родила, звонили нашим дежурным. Дежурные, совсем молоденькие девчонки, младше меня лет на десять, бежали согнать меня с подоконника: было стыдно, но ведь весенняя тоска – хоть вой.
– Выпишите! – настаивала я.
– Выпишем, но без больничного листа.
Пришлось менять дислокацию: я придвинула к окну кровать: на ней меня, загорающую, с окон соседнего дома, видно не было.
Соседки по палате, не в пример мне, были милыми и законопослушными. Кудрявую блондинку я приучила делать со мной зарядку. Ее мать, санитарный врач, так закормила свою дочку лекарствами от жизни, что полностью нарушила флору ее кишечника. Теперь здоровье девочки пытались восстановить врачи «Боткинских бараков». Меня же лечили только фуразолидоном – противомикробными маленькими желтенькие таблетками, от которых постоянно мутило, стоили они в аптеке тогда три копейки. Но основным лечением была диета. Ради соблюдения диеты, собственно, меня и держали в больнице.
Но, несмотря на все усилия больничного пищеблока заморить нас голодом, мы не сдавались. На жидком пюре и котлетах из булки двадцать два дня не протянешь, даже если лечь и уговорить себя, что ты безтелесена.
Повторю, что наше, женское, отделение располагалось на четвертом этаже, высота потолков в этих сталинских постройках – метров пять с половиной. Передачи были запрещены. Но ведь народ – то у нас сообразительный, иначе пропадешь. Каждого вновь поступившего в палату ждал приятный сюрприз – очень длинная, толстая веревка с корзинкой, которую опускали в окно с четвертого этажа для запрещенных передач.
Соседка Минка пришла меня навещать уже на следующий день. Стояла внизу, под окном, и очень громко нецензурно ругалась.
– Ты что, совсем … , ну, понос, он был у нас всех, большое тебе за это спасибо. Каждый п… получил от меня по таблетке, и все, забыли. А ты собралась о нем думать двадцать дней?
Минка принесла мне маленький телевизор, чай, кофе, сахар, пряники, сушки.
Я быстро адаптировалась и уже не скучала.