— Тебе вообще не стоило бы связываться с людьми, если тебе так пугает смерть. Наша — всегда с нами, — сказала она зло.
Протез охотника на фей тяжело опустился Анне на плечо. Доннахью проговорил спокойно:
— Она выполнила твоё условие. Тебя удовлетворит такая вира?
— Я сказал, что буду играть с вами честно. Я принимаю эту виру и даю свое прощение Молли, которая обманула и опоила меня.
— Она сказала мне вернуть тебе веточку, — перед глазами плыло, и Анна никак не могла разглядеть лицо Ясеня.
— Она мне без надобности, — сид пожал плечами. — Ты сделала то, за чем пришла. Теперь уходи. — И в самом деле, — хмыкнул Марти. — Пошли отсюда.
Анна кивнула, чувствуя на губах привкус дезинфекции из прозекторской.
Окончательно она пришла в себя уже вечером, когда Марти почти насильно напоил её сладким от отвращения кофе и скормил совершенно неприличное количество тёткиного печенья.
Они снова ужинали снаружи машины, на опушке старого леса, под деревьями, тянущими к далеким холмам чёрные руки ветвей. Помигивал огонёк горелки, на которой Доннахью грел кофе уже себе, от леса ползли темнота и сырость.
— Мерзкая история, конечно, — сказал охотник на фей. — Не стоило пить их вино, но тут даже я не знаю, что можно было придумать лучше.
— Дрянь, — коротко отозвалась Анна. Говорить о рябиновом вине, о привкусе смерти и холоде прозекторского стола под лопатками ей не хотелось.
— Никогда больше не бери ничего их, — Марти вздохнул. — Чем больше берёшь, тем больше принадлежишь этому миру.
— И ты? — Анна заставила себя думать о кофе, горелке, лесе, Доннахью и его внедорожнике, а не о тенях смерти. — А я пропащий человек, мисс, — Марти криво усмехнулся. — Да, я брал кое-что, давно. В пятнадцать, что ли, угодил на пирушку за день до летнего солнцестояния. Пил, и танцевал, только взял сначала слово, что они выведут меня обратно, к нам. Вывели, конечно, не вопрос, но от желания вернуться сюда я так и не избавился. Пробовал завязать, найти нормальную работу, нормальную девушку, потом плюнул. Сейчас, с одной рукой мне и работы хорошей не светит, так что дергаться нечего.
Он замолчал. Анна, к собственной досаде, вспомнила слова Ясеня про однорукого калеку. Ей потребовалось усилие, чтобы не выдать себя, глядя, как Доннахью переливает кофе в собственную кружку.
Он справлялся. Он просто отлично справлялся. Но никакой протез никогда не заменит живую руку.
Охотник на фей перехватил её взгляд:
— Плюнь. Я вру сам себе, и знаю, что вру. Я люблю женщину из сидов, я пил их вино, я сражался на их стороне в той долбанной бойне два года назад, так что про нормальную работу я могу только затирать девчонкам под пиво. Впрочем, нет, кажется, уже и с девчонками всё не так просто.