Научный характер исследований, понятное дело, внушал доверие, но он же девальвировал его значимость. Ведь сегодня – торжество А-4, бойкой однодневки, больше чем на десять минут внимание читателя-неспециалиста не привлечь. Следовательно, вполне допускалось, что президент многостраничные тексты не станет даже листать. Да и подложить их было куда сложнее. Кроме того, оба автора, если и видели ниши безопасности ВВП по выходе в отставку, то в пределах РФ. Скорее всего, сторонились конспирологии: президент, ярый патриот России и антизападник, в очереди за видом на жительство где-нибудь в Зальцбурге или Цюрихе – ненаучная фантастика. При этом в планы заговорщиков – оставить ВВП в России – не входило.
Так что эффектная, доступно изложенная статья Алекса Куршина о неизбежной для ВВП-отставника западне, не покинь тот пределы родины, тотчас попала в поле зрения заговорщиков, занятых отработкой инструментов влияния на президента посредством тех или иных психологических техник.
Борису Комарову, модератору психоаналитического проекта, убеждать Суркова отдать предпочтение кандидатуре Куршина не пришлось – тот мгновенно рассмотрел ее преимущества. Их было столько, что лидер заговорщиков то и дело уточнял, не дорисовывало ли портрет объекта воображение, на самом ли деле Куршин столь уникален в преломлении с бэкграундом ВВП; совпадали возраст, достижения в областях спорта и изучения языков, общая припавшая на эпоху зрелого социализма молодость. Следовательно, на взгляд разработчиков, ВВП был обречен проникнуться тезисом Куршина, после чего взглянуть на свой завтрашний день по-иному, в проекции мрачнеющего горизонта.
Это еще не все. Помимо увлечения политическим комментарием, Куршин писал крупную прозу, причем не о современности, а семидесятых-восьмидесятых, окутанных дымкой геополитических тайн. Тексты Куршина рисовали мнимые и вполне достоверные коллизии, где одной из ветвей сюжета выступал КГБ, отчее гнездо ВВП. Так вот при всей самобытности эстетических суждений Куршина его тянуло к шаблону – пафосу самопожертвования и героизма. При этом в его фабулах монополией на подвиг почему-то обладал исключительно русский человек.
Те исполины духа то давили чугуном слепого догматизма, то восхищали изворотливостью и силой интеллекта, но так или иначе расставаться с ними, захлопывая книгу, читателю не хотелось… В каком-то смысле Куршин, сам того не осознавая, был апологетом пропаганды подвига в качестве российской национальной идеи, бывшей, по сути, беспримесной некрофилией.
Таким образом, сцепка двух начал – защемление Куршиным самого чувствительного нерва ВВП-коррупционера и его проза, прославляющая русский героизм, создавали потрясающий кумулятивный эффект доверия к строю мыслей и идей автора со стороны президента.