Подойдя к мертвой лисе, Вивиан с жалостью и тоской в сердце окинула взглядом маленькое пушистое тело, забрызганное кровью. Девушке хотелось упасть на колени и зарыдать. Рыдать во весь голос. От ужаса. От жалости. От ненависти к себе и тому, кому она продала себя.
– Поторопись, любовь моя. Дома нас ждет горячий ужин, – услышала она мягкий голос своего супруга.
– Да, дорогой… Конечно, – найдя в себе силы ответить, сказала Вивиан.
Она присела рядом с убитым зверем и машинально погладила его по голове, желая успокоить, как мать свое объятое ужасом и агонией смерти дитя. Затем она взглянула на свою светлую перчатку, покрытую кровью, и с криком ужаса отпрянула назад. Упав на спину, Вивиан поспешила встать на колени, и ее тут же стошнило.
– Фрёкен Сэлтон! Вам пришла почта! – В комнату вошла горничная Сара. – Посыльный Уингтонов только что привез! Он ждет ответа, – добавила она, подходя к хозяйской дочке и протягивая ей конверт.
– Спасибо, Сара. Он ничего больше не передал? – с надеждой спросила Шарлотта, быстро разворачивая белую мягкую бумагу.
– Ничего, фрёкен… Только это, – ответила Сара. – Я могу идти, или что еще прикажете?
– Нет, ты свободна, – пробормотала Шарлотта, задумчиво читая то, что написала ей ее лучшая подруга, которая, однако, не появлялась в ее доме уже два месяца.
Девушки вели активную переписку, получая и отправляя друг другу письма и записки несколько раз в день, но Шарлотте этого было мало: она скучала по тем немногим дням, когда Вивиан жила в Лиллехусе. В те дни подруги были не разлей вода: та, что вставала раньше, будила другую, и девушки проводили вместе весь день, с утра до вечера, и расставались лишь, когда наступала пора ложиться спать. Но с тех пор, как Вивиан стала замужней женщиной, все круто изменилось. Так круто, что Шарлотта отчаянно желала увидеть ее и готова была приезжать к ней каждый день, но на каждое: «Могу ли я приехать к тебе, моя дорогая? Мы так давно не виделись!», девушка получала от Вивиан: «Увы! На этой неделе мы ужасно заняты» или «Я неважно себя чувствую. Надеюсь, скоро увидеть тебя, моя дорогая подруга!».
Письма Вивиан были теплыми и полными дружеского участия, но из души Шарлотты не уходила горечь. Горечь разлуки и чувства, словно теперь между ней и подругой была тонкая, но крепкая стена.
«Возможно, это моя вина! Не нужно было рассказывать ей о том, какие слухи ходят о ее супруге! Нужно было молчать, а не ранить ее нежную душу! Да и ведь Джереми был таким до того, как женился на ней! Брак изменил его в лучшую сторону… Я надеюсь. Ведь как светятся его глаза, когда он смотрит на Вивиан! Это настоящая любовь! Думаю, я обидела ее, передав эти грязные слухи… Что ж, мне остается только пожинать плоды собственной глупости!» – с отчаянием подумала Шарлотта, вновь получив от подруги: «Увы, кажется, я подхватила простуду и не выхожу из своей спальни».