– Новенький, и ты, – указал он на Беглова, – давайте в конец, потянете веревку. Сначала «крупнячок».
Рыбаки быстрым шагом ушли в дальнюю «дыру», скользя руками по заиндевевшим стенам, чтоб не сбиться в темноте и не «клюнуть» стенку лбом. В кромешной тьме Нечаев то и дело натыкался на широкую спину Беглова. Но тот не раздражался:
– Ничего. В другой раз пойдешь впереди, раз не видишь в темноте.
Коридор сузился настолько, что местами не обменяться.
Вторая «дыра» оказалась поменьше и потемнее. В потолке светилась крошечная льдинка.
Беглов надел кожаные перчатки, чтоб не мочить рукавицы.
– А твои где? – недоуменно взглянул он на голые руки Нечаева. – Без перчаток ты не работник. Надевай хоть варежки.
Нечаев оправдывающимся тоном извинился:
– Я и не знал. Никто не разъяснил, стихийно как-то получилось.
Беглов потянул трос, уходящий под воду. На том конце в первой «дыре» к нему была привязана сеть, которую протаскивали подо льдом от одной полыньи к другой. Излишки троса Нечаев наматывал на вмороженный в лед обрезок толстого бревна. Вот показалась и сеть. Значит, первая готова.
– Теперь подождем команды и протянем вторую сеть, – пояснил Беглов. – Тебя как звать-то?
– Андрей, – Нечаев присел на корточки и привалился спиной к стенке.
Беглов не успел назвать свое имя, вошел начальник:
– Тяни вторую.
Беглов опять надел перчатки, которые сменил было на варежки. С сетью работали в перчатках – и удобнее, и рукам хоть какая-то защита от холода. Держали же их за пазухой, высушивая для следующего раза теплом собственного тела.
Мелкоячеистая сеть установлена. Теперь нужно лишь содержать полынью в чистоте, чтоб не обмерзала и не затягивалась льдом.
Дежурили по три часа. Свободный от работы рыбак ловил на удочку, для себя. Вообще это строго запрещалось, но надзиратель имел с улова долю и рыбалке не противился.
До вечера Беглов наудил десятка полтора бычков, наживляя печеный гриб, кусочки крысятины и что-то еще, ведомое только ему.
– Тебе необходима удочка. Фонарь, перчатки. А так… – учил он Нечаева. – При буржуазном социальном строе, когда каждый сам за себя, не выжить без проворности и смекалки. И зубов.
Он оценивающе посмотрел на Нечаева и неудовлетворенно покачал головой:
– Слабый ты и ненапористый. Здесь тебя сожрут все эти… – и кивнул в направлении первой полыньи. – Где ты раньше работал? Я тебя не помню.
Послышался шорох, вошел Серый:
– А он не работал. Посмотри на его пальцы, он, наверное, пианистом был до войны. А?
Нечаев счистил иней с края полыньи и потянулся за сачком:
– Я жил в горах, на «Площадке 22». С самого начала мы объединились несколькими семьями. Промышляли волком, хвойной веткой, – Нечаев ссыпал собранные льдинки с сачка в жестяной ящик и передал сачок Серому. – Но… дочь у меня… Стала болеть, прям на глазах чахнуть. Вот мы и пришли сюда.