. Их чтили, а еще больше опасались. Во II в. н.э. почти никто уже не отрицает того, что они в силах вызвать явление богов, общаться с высшими духами и даже самолично возноситься на самое небо
{402}.
Здесь ощущается успешное воздействие александрийских культов. В Египте{403}, как мы уже видели (с. 129), в истоках ритуала, собственно говоря, стояло не что иное, как совокупность магических практик. Верующие с помощью жрецов или посредством угроз навязывали богам свою волю. Те же были вынуждены немедленно подчиняться совершителю ритуала, если он выполнялся правильно, а заклинания и действующие слова были произнесены с нужной интонацией. Ученый жрец обладал почти безграничной властью над всеми сверхъестественными существами, населяющими землю, воду, воздух, ад и небеса. Нигде разрыв между человеческим и божественным не считался таким незначительным; и нигде постепенная дифференциация, повсюду отдалившая магию от религии, не осталась на более низком уровне развития. До самого конца языческой эпохи они пребывали в столь тесном единстве, что иногда тексты, относящиеся к одной и другой, едва различимы.
Халдеи{404} тоже были великими магистрами колдовства, одинаково сведущими в толковании предзнаменований и искусными в устранении предвещаемых ими бедствий. Месопотамские маги, к чьим советам прислушивались цари, входили в состав официального жречества; в своих заклинаниях они призывали на помощь государственных богов, и их священная наука там пользовалась таким же уважением, как чревовещание в Этрурии. Сказочный почет, который продолжал окружать их, обеспечил им устойчивость и после падения Ниневии и Вавилона. При цезарях эта традиция отнюдь не была утрачена, и множество чародеев к месту и не к месту ссылались на древнюю халдейскую премудрость{405}.
Чудотворец, предположительно наследник древних жрецов, даже в Риме обрел вполне священнический внешний вид. Вдохновенный мудрец, наперсник небесных духов, по величию своей осанки и безупречности жизни он приближался к философам. Обыватель не замедлил их перепутать{406}, и действительно, философия конца языческой эпохи, перенявшая восточный образ мысли, принимала и оправдывала всякое суеверие. Неоплатонизм, отводивший демонологии значительное место, все больше склонялся к теургии, в которой в конце концов запутался.
Но древние четко отличали это законное и почтенное искусство, для которого было изобретено название «теургия»{407}, от собственно «магии», всегда вызывавшей подозрение и отверженной. Слово «маг» (μάγοι), применявшееся ко всякому чудотворцу, в первоначальном смысле означало маздеистского жреца, и хорошо засвидетельствованная традиция именно персов