Когда Рим устремил свои взоры на Восток и покорил его, воспользовавшись политической беспомощностью некогда славных государств диадохов, бескрайние просторы Азии с удовольствием приняли жесткую административную централизацию Вечного Города, поскольку в других областях — в том числе и религиозной — любому народу была предоставлена самая широкая автономия, которая позволила смягчить переход к унитарной схеме управления. С появлением на религиозной карте мира христианства картина практически не изменилась, поскольку оно в 1 и в начале II веков н.э. воспринималось как некая секта иудейской религии — римлянам были совершенно безразличны как сама личность Христа, так и новое откровение Евангелия. После разрушением иерусалимского храма и восстания Бар-Кохбы гонения, обрушившиеся на евреев, автоматически стали переноситься и на первых христиан. Только во второй половине II века усилиями апологетов образованные люди мало-помалу начали отличать христианство от иудаизма. Во II веке активно распространяется гностицизм — религиозно-филосософское течение, объединившее восточные представления о космосе с некоторыми христианскими положениями; уникальный синтез, возникший на этой почве, вначале привлек к себе большое количество адептов, однако позднее они разочаровались в сложной — недоступной для простого человека — эзотеричной системе гностиков. Кроме того, в это время экспансия исконно восточных культов достигла своего апогея. Фригийская Кибела, египетские Осирис и Исида, персидский Митра и многочисленные сирийские Ваалы уже почитались не только на их родине — в Риме и в других крупных городах империи легко можно было найти приверженцев этих иноземных религий. Кратковременные гонения, которые испытали на себе вышеупомянутые культы, были временным явлением по сравнению с общей тенденцией — таинственность и символизм восточных ритуалов резко контрастировали с обыденными римскими обрядами. Элемент новизны, несомненно, сыграл решающую роль — Восток предложил Риму обратиться вовнутрь, отречься от своего прагматизма и мирского отношения к жизни. Восточные таинства давали человеку возможность через инициацию заглянуть в неведомое, быть посвященным в сокровенное, — став владыками ойкумены, римляне всегда чувствовали некую внутреннюю ущербность — отсюда их преклонение перед Грецией. Чтобы восполнить этот пробел, потребовалось интегрировать восточных богов в римскии пантеон. Нельзя сказать, что данный процесс проходил плавно, иногда римские императоры отдавали предпочтение — в ущерб другим — одному из восточных культов, становясь при этом его личным покровителем и хранителем. Христианство всегда стояло особняком, противопоставив себя языческому многобожию и морали, — непримиримость к политеизму, безусловно, могла погубить молодую религию, однако вместо этого подобная твердая позиция стала решающим аргументом в борьбе за души верующих. При всей своей экзотичности восточные ритуалы подчас профанировали свои таинства, поскольку на протяжении многих веков не сумели подвести под них хоть какое-нибудь философское основание. Попытка совместить грубый космический дуализм и натуралистические обряды с возвышенным этическим учением показала всю неуклюжесть подобного «союза». Христианство же в III в. стало разрабатывать четкое догматическое учение о Боге, используя накопления в этой области язычников, — Ориген и Клиент Александрийский в своих произведениях эллинизировали христианскую мысль, смягчив контраст между Ветхим и Новым Заветами и привнеся неоплатонические установки в положения о Троице и космосе. К началу IV века борьба между язычеством и христианством по существу закончилась триумфом Евангелия. Даже отчаянная попытка Юлиана Отступника (бывшего ярым поклонником митраизма) реанимировать язычество не привела к ощутимым успехам — восточные культы к тому времени уже утратили свою привлекательность и своеобразие. Победа христианства выглядит по этой причине естественной и свидетельствует о развитии религиозного самосознания народа, который познает Бога на более сложном уровне, создавая универсальные богословские системы.