— Не представляю, — содрогнулся он. — И, уж простите, представлять не хочу.
— Поверь, осуждать тебя за это я не стану, — нервно рассмеялась я.
Разговор увял сам собой.
Антон упорно делал вид, что рассматривать как по траве ползают разные жучки — самое интересное, что он видел в своей жизни. А я… просто не знала, о чем с ним можно поговорить. Скажем честно, в моем круге общения не водилось подростков начала пубертата. И как с ними обращаться я не очень понимала.
Что вообще могло быть общего у взрослой тридцатилетней тетки и двенадцатилетнего пацана?
А хотя подождите…
— Эй, Антон.
Тот не ответил. Лишь слегка повернул голову и покосился в мою сторону.
— А почему ты… ну… попал сюда?
Знаю, не лучшая тема, но хоть какая-то, чтобы его разговорить.
Судя по округлившимся глазам мальчика, вотэтоповорот у меня получился. Вопрос только не испортила ли я все окончательно? Если ко мне действительно решили приставить надзирателя, настраивать его против себя не самая умная мысль. И то, что он совсем сопляк, здесь не имеет никакой разницы.
— Ну… — я принялась лихорадочно придумывать удобоваримое объяснение. — Я просто понять не могу, почему такой хороший ребенок — а ты явно хороший — вдруг оказался здесь.
— А что, хорошие дети не режут вены? — как-то совсем по-взрослому усмехнулся он. — Или из окон не прыгают?
— Эй, не нападай! — я выставила перед собой ладони. — Я же не собиралась тебя задеть! Ну хочешь, я расскажу тебе, почему сама здесь очутилась?
— Не хочу, — отрезал Антон и опять спрятал лицо на коленях.
Вот и поговорили.
Я оставила попытки наладить контакт. Вместо этого просто улеглась на траву и хмуро рассматривала облака. Вскоре меня начало клонить в сон, и я всерьез подумывала позволить себе немного вздремнуть, когда раздалось едва слышимое:
— Я перерезал вены за две недели до своего двенадцатилетия. Через три месяца после попадания в детский дом.
Сон слетел в один момент. Я резко села и уставилась на сидящего прямо мальчика. Его лицо казалось безучастным, но вкупе с тем, что он сказал…
Итак… Пацан попал в детдом и покончил с собой. Если бы его забрали из плохой семьи, такого исхода явно не было бы. Ну, я так думаю. Значит, с родителями что-то случилось. И домашнего ребенка загребли в мир, где человек человеку волк с самого детства.
— Ты… — осторожно начала я, но Антон вдруг выпрямился ещё сильнее.
— Запрос с Чистилища, — выдохнул он и закатил глаза.
При этом остался сидеть, словно ничего не было.
Выглядело это жутковато, но я замерла, как мышь под веником.
А потом зрение затуманилось, и в следующий момент я оказалась в знакомом зале, оформленном в готического стиле, с высокими потолками и стеллажами со свитками у стен. Уже знакомая мне тетенька со строгим светло-русым пучком поправила свои очочки и тяжело вздохнула. Приколотый к ее пиджаку бейдж с именем «Ангелина» блеснул серебром в ярком белом свете, падающим откуда-то сверху.