Ран-Ги встал и подошел к пустому дверному проему сарая. Что-то громко крикнул по-канрийски, а спустя минуту в помещение вошли двое канрийцев с носилками. Опустив носилки на пол, они положили на них Амира.
Проследив, пока они выносили его наружу, Равена попыталась встать, однако ослабленное тело не слушалось — ноги подкосились, а в глазах потемнело.
— Вы не сможете сейчас идти сами, мин-са, — произнес Ран-Ги; подойдя, он опустился перед ней на одно колено. — Просто доверьте это мне.
Равене было неловко, но она позволила Ран-Ги взять ее на руки и вынести из сарая.
Впервые за семь дней ее лица коснулись солнечные лучи. Равена невольно подняла взгляд к небу — его чистая голубизна на миг заворожила ее, заставив сердце биться чаще.
На смену опустошению, которое овладело Равеной, после того, как ей удалось свершить задуманное, приходило другое чувство. Медленно, но верно оно зарождалось в ее душе, пуская ростки.
Под этим голубым небом Равена впервые за долгое время почувствовала себя свободной. Впервые по-настоящему ощутила — ее жизнь только в ее руках.
Яркая голубизна неба ослепила привыкшие к сумраку узилища глаза, и Равена опустила взгляд, одновременно услышав голос Ран-Ги:
— Не смотрите, мин-са. Не смотрите вокруг.
Но было поздно.
Просторный двор монастыря был словно устлан красным ковром из человеческих тел. И почему-то в эту минуту Равена в первую очередь подумала о том, как Ран-Ги сложно будет нести ее к воротам сквозь этот двор — ведь здесь негде было ступить.
— Ран-Ги, — позвала Равена.
— Да, мин-са, — отозвался канрийский маг.
— Вы не жалеете? Глядя вокруг, вы не жалеете о нашей сделке?
— Нет, мин-са, — не раздумывая ни мгновения, ответил Ран-Ги. — Вы же видите — только вы могли это сделать. У каждого погибшего здесь воина лезвие меча было смазано тем же ядом, что и ваш кинжал. Но ни у кого из них не было и шанса подойти к дракону так близко, чтобы хотя бы задеть его. Ни у кого, кроме вас, мин-са.
Равена не могла сделать вдох.
Еще сегодня утром все, кто сейчас застилал собой землю, были живы. Дышали. Думали о чем-то. Может быть, как минуту назад Равена, понимали глаза и смотрели на это бескрайнее голубое небо… И уже тогда были готовы умереть ради цели своего ордена, своей страны.
«Кто же здесь самый страшный? — подумала Равена, чувствуя, как плывет ее взгляд, и смазываются в единое полотно контуры мертвых тел. — Амир, который убил в одиночку не меньше сотни человек? Или канрийцы? Те, которые принесли в жертву сто своих соплеменников, чтобы взять в плен одного дракона. Те сто, которые добровольно пошли на смерть. Или, может быть, я — по собственной воле истязавшая себя голодом ради мести?»