Провалявшись две недели, вставая изредка, и то до туалета и обратно, я плохо себе представлял, как теперь буду обустраиваться в новой жизни. Единственным плюсом был приходивший повидать меня отец, но это случилось всего два раза. После моего поступка в отношении Скерли он сильно разочаровался во мне и охладел. Папе достаточно было знать, что я жив, больше никаких эмоций проявлять он не собирался. Увидев же в здании больницы еще и Рейнхарда, нахмурился сильнее и сократил время пребывания с ним под одной крышей до минимума.
Выписывая меня из больницы, мама велела приходить каждое утро и перед сменой на осмотр. Синяки почти прошли, да и под одеждой их не видно. По открытым участкам тела меня никто не бил. Боль в мышцах прошла, но сразу после первой смены должна будет вернуться, ведь за две недели я совсем отвык от физического труда. В отличие от принца, я даже зарядку не делал. Присутствие в колонии родителей пробуждало во мне чувство вины, которое с большим трудом удавалось снова усыпить размышлением о незнании последствий. Мама оказалась здесь только из-за меня, как и все горожане, но если остальных жалко не было, то вот за нее и отца очень обидно. Мне хотелось все исправить, но ничего сделать нельзя, и нам предстоит доживать свои дни в этом убогом месте. Если работа матери почти ничем не отличалась от привычной, а отец следил за работоспособностью электрической подстанции, питающей поселение, что требовало больше умственной работы, то я в подобных условиях проживу не долго.
Мышцы почти не болели от каждого движения, но хотелось лечь и не шевелиться, а режим колонии не позволял это осуществить. Пришлось смириться с неизбежным. В день выписки завтрак нам принесли прямо в больницу, и это в последний раз, когда нам довелось спокойно поесть. В обед дождаться очереди не удалось, окно выдачи закрылось за десять человек до меня, но зато на ужин я пришел вовремя. Заняв заранее образовавшуюся очередь, получил поднос только через полтора часа и понял, что если очень хочешь кушать – придется приходить еще раньше. Устроившись за самый отдаленно стоящий от входа и окна раздачи одновременно стол, я поспешил съесть все, что было, догадываясь, как опоздавшие могут добывать себе еду, если захотят. Сразу вспомнились соседи по комнате, отобравшие у меня постельное белье и одежду в первый день.
Наблюдая за тем, как медленно двигалась очередь, замечаю в самом хвосте знакомую фигуру. Оставалось только поразиться, как парня еще не раздели, после выписки из больницы прошло полдня, за которые потрепали принца изрядно. Вся его одежда с трудом сохранила первоначальный вид и цвет. Готов поклясться, по земле его поваляли пару раз точно. Над бровью красовался свежий порез, кровь еще не успела запечься, но никаких других видимых повреждений я не наблюдал. Хромоты почти не было, протез прекрасно заменил ногу, и он научился им пользоваться. В этот момент мне даже стало его жаль, но это чувство быстро прошло. К окну принц не стремился, он вместе с хвостом очереди проник в помещение и сразу вышел из нее, осматриваясь по сторонам. Заметив, что лучшее место для обзора уже занято, причем мной, Рейнхард нахмурился, но уверенно направился прямо сюда. Сглотнув возникший в горле ком, мешавший доесть картофельное пюре, больше напоминавшее чью-то отрыжку, ловлю на себе заинтересованные взгляды других заключенных. Еще бы, людям интересно, к кому столь неожиданно решила подсесть местная знаменитость.