Карин встала на подножку и залезла в повозку.
Она взяла поводья в женские руки и долго гнала лошадей без оглядки, пока они не оказались за пределами Амасии.
Вардан наблюдал, как повозка исчезает вдали.
Вначале ему показалась она, которая смотрела в его сторону. Сердце его замерло. Опять он отказался от её миража.
…Окликни он её, и она бы осталась. Но и в этот раз он просто молча смотрел, как она уходит, теперь уже навсегда.
Симон догнал отца далеко за оградой.
– Я принёс огонь!
В своей ещё детской руке Симон держал огромный огненный факел.
Отец, похлопав его по плечу, указал в сторону леса.
– Нам предстоит небольшая прогулка.
Фрегат зашёл в Босфор с половиной больного экипажа на борту. Другая половина состояла из раненых офицеров Александрийского корпуса.
Турецкий морской патруль приблизился к корме. Было приказано сбросить якорь до прибытия медицинской комиссии в ожидании санитарных лодок.
– Есть ли тяжело больные? – спросил начальник патруля.
– Капитан и весь главный штаб, – донёс один из матросов, – они находятся в своих каютах. Жар и судороги…
Патруль развернул лодку обратно к суше:
– На берег никому не выходить! Ожидайте транспортировки.
Тем же вечером раненых забрали на сушу, а больных лихорадкой отправили на карантинный остров. Ранее этот остров использовался в Византии как маячная станция. Теперь же здесь находилась больница с мини-операционной и карантинным отделением. Умерших сбрасывали в море, оклемавшихся через 15 дней отправляли на берег.
К капитану приставили конвой. Всех офицеров оставили на борту фрегата под постоянным дозором. Пять больных были размещены в одной просторной каюте.
Некоторые матросы остались на борту добровольцами по причине того, что им просто некуда было идти. Находясь в постоянном плавании, они не представляли, что будут делать на суше, где уже начались волнения и погромы. Всем показалось странным, что турецкий дозор подчинялся немецкому офицеру, который проверял борт каждую ночь. Задавая одни и те же вопросы, он заходил в каюту к больным, откуда каждый раз выносили мёртвого.
…Так капитан и Рауль остались вдвоём. Кровати между ними были пусты и простыни сдёрнуты.
В центре Константинополя проводились правительственные собрания, на которых обговаривалась судьба христианской интеллигенции Османской империи.
Все чего-то ждали… Как будто и само это решение исходило и планировалось далеко за пределами Босфора.
Рауль пришёл в себя. Он слышал беспечную болтовню матросов, и это означало, что он выкарабкался!
Привстав, он ощутил невыносимую боль у висков и положил голову обратно на подушку. Повернувшись, Рауль увидел капитана. Его истощённое тело почти бездыханно лежало на отдалённой кровати. Казалось, жизнь уходила из его груди.