Казалось, что выбор достаточно внушительный, однако каково было моё разочарование, когда я узнал, что среди бастардов отца, у меня нет ни одного кандидата!
Три мальчика.
Девочка, которая приняла постриг.
Одна девочка умерла от чахотки.
И ещё одна уже замужем.
Оставалась единственная кандидатка – внебрачная дочь дяди. Больше всего она мне подходила. Ей было двадцать пять лет. Вдова. Был один ребёнок.
Но она была свободна, физически и духовно крепка. На ней не отразились кровосмесительные игры моей семьи – она была здорова.
Я сегодня же отправился к ней, чтобы заговорить с ней и обсудить такое внезапное предложение как возможность стать моей женой.
Но в процессе беседы я узнал, что она уже приняла предложение от другого мужчины и выходит за него замуж.
На мои расспросы, может ли она передумать, она твёрдо отвечала, что не хочет себе такого будущего. Её не привлекало даже богатство.
«Это грязь. Это болезни. Это грех.»
Вот что она ответила, когда поняла, что мы приходимся друг другу кузенами.
Мой последний шанс ускользнул от меня.
Как последний мерзавец, я мог бы похитить её у мужа, силой женить на себе, а Анжелику запереть в одной из комнат, но я не мог. Я не мог сделать так, чтобы ради моего счастья страдал другой человек. Пусть это было и очень выгодно для меня.
Оставалась лишь одна Анжелика, которая, почувствовав свободу ещё на год, ещё больше погрузилась в пучину своего расстройства…»
«Это невозможно! Она чудовище!
Жестокое, развратное чудовище!
Поскольку я оградил её от всяческих бесед с конюхами, слугами, пажами, ей теперь хватает наглости устраивать увеселительные пиры, приглашая знать с испорченной репутацией, для своих развлечений.
Я не был свидетелем, поскольку мне чуждо это, но то, что мне говорили слуги, которые обслуживали её во время этих вечеров, заставляло меня невольно думать об этом и содрогаться от услышанного.
Я часто ходил на исповеди и обычные беседы со священником. Но отец Арчибальд говорил мне лишь о смирении. Она тонула во грехе, а я должен был смириться!
И эта Мессалина должна была стать моей женой! Матерью моих будущих детей!
Мысль о том, чтобы иметь с ней близость, приводит меня в ужас.
Я оскорблён ещё до брака. Но мне надо исполнить свой долг, как и ей. Будь её воля, Анжелика бы завладела всем, что имел наш род, и посвятила бы свою жизнь увеселению.
Ей тоже претит этот брак, но здравая её часть говорит о его неизбежности ради будущего. По крайне мере, она знает, что за ней будут присматривать, когда она полностью перестанет себя контролировать.
Она и сама понимает, что больна. И в моментах, когда её разум одерживает верх, она лишь угрюмо просит прощения за содеянное.