Если бы сейчас мне сказали, что я здесь только ради этого момента, я бы согласилась. Я даже захотела бы остаться в этой приветливой тьме навечно. В голове не осталось места размышлениям, холодному расчету и сомнениям. Теперь там роились совершенно очаровательные глупости о дождях, сплетенных снах и покое, который несла окружавшая меня вечность. Наверно, от таких эмоций становятся поэтами. Я бы, тоже бросилась сочинять стихи, так и не заметив, что это совсем на меня не похоже, но мне было так радостно, что я совсем переставала следить за своими шагами, и не отпуская рук Глюквендера, кружила вокруг, забывая о дорожке. Под моими ногами золотые бусинки всплывали там, где нити не было, росли и снова утопали. От этого все вокруг заполнялось едва уловимым звоном, в котором я далеко не сразу узнала свой собственный смех. Смутилась, испугалась и подивилась, как изменился Глюквендер. Это были не внешние перемены. Он даже не перестал улыбаться, просто не было в нем больше никакой строгости, только пытливый взгляд полный восторга. Он даже не думал говорить мне, что чего-то делать нельзя, хотя не уверена, что здесь можно говорить.
Смеяться я перестала, потянула его за собой, сбивая с пути, а смех мой все еще звучал, становясь мелодией. На реальность все это не походило, разве что на сон – безумный, яркий, невообразимо красивый сон, способный изменить жизнь. Наш путь стал танцем. Он то ли поддавался мне, то ли понял суть так и не выдуманной мною игры, ну или быть может, сам придумал ей правила, а я поверила. Только стоило ему сойти с проверенного пути, как золотая нить исчезла, а под нашими ногами стали появляться золотые плиточки, одна за одной. Они не исчезали, а выстраивали путь. Почему-то я подумала, что именно так создают музыку, – когда кто-то один задает мелодию, дает основу, а целый оркестр, подхватывая, превращает этот мотив в настоящую оперу. Я была мотивом, он – оркестром, а мир вокруг нас – опера, наша с ним. Одна на двоих…
Зачем все это нужно, не имело никакого значения, просто оно могло и хотело быть.
Окончательно потеряв голову, он закружил меня, и от моего восторга мелодия смеха изменилась, став глубокой, дрожащей, волнующей, а на смену ей на меня обрушился поцелуй. Именно обрушился, захватив сознание целиком. Глюквендер привлек меня к себе, обнял и поцеловал: не нежно, не требовательно, не страстно, а правильно, хотя что это значит, я понимала лишь один короткий миг, когда наши губы соприкасались, а потом все исчезло, будто никогда и не существовало, – от одного лишь незнакомого мне голоса.