— Ну и что? Вы танцевали?
— Да он даже ответить ничего не успел. Меня почти сразу, как только я подошла к нему и взяла за руку, Шестакова оттащила. Подскочила и вцепилась, корова, в волосы. До сих пор кожа на голове болит так, что не прикоснуться. Ещё кофточку порвала, импортную, мать убьёт, когда узнает.
— А ты?
— Ну я тоже отбивалась как могла.
Светка наверняка поскромничала. Она та ещё дебоширка. Отцу уже дважды приходилось заминать неприятности с инспектором по делам несовершеннолетних из-за Светки. А сколько её выходок прошли незамеченными! Классе в восьмом она даже хвасталась своими боевыми победами: кого, и как, и до какого состояния «ушатала».
— А Настя?
— А Настя… ну сначала просто где-то стояла, а потом, когда я Шестакову повалила на пол и на меня накинулись Димова с Ташковой, тоже подбежала помочь.
— А парни?
— А они ржали, придурки! Ну, потом правда разняли нас. И мы с Куклиной пошли домой. Я еле-еле мать упросила не бежать в милицию. Пришлось сказать, что сама нарвалась.
Помолчав с минуту, Светка спросила:
— А ты сегодня видела Шаламова?
— Угу.
Мы ещё целый час болтали. Вернее, я слушала про Светкину великую любовь к Шаламову, про «дуру и овцу» Шестакову, которая непонятно с чего вдруг заявила на него права, про подружек Шестаковой, таких же дур. Если честно, то мне плевать было на них на всех, но я внимательно и терпеливо слушала в надежде, что Светка расскажет хоть что-нибудь про Борю, раз уж он там присутствовал. В конце концов не вытерпела:
— А парни из его класса что делали?
— Да не знаю, — отмахнулась она, — я за ними не следила. Мне как-то не до них было.
Шла домой и негодовала, по большей части, на себя. Вот зачем, спрашивается, я слушала всякую чушь про людей, на которых мне тоже плевать? Столько времени ухлопала. А если отец звонил? А если приходил на обед? Такое редко, но случается. Будет опять меня нотациями изводить — он ужасно не любит, когда я «где-то болтаюсь».
У дома, возле нашего подъезда стояли трое: Белевич, Гулевский и Шаламов. Мне почему-то стало не по себе. Вспомнилась его самодовольная ухмылка после утренней сцены в вестибюле. Дать бы ему по носу.
Увидев меня, Шаламов развернулся на сто восемьдесят градусов и выжидающе уставился, пока я подойду поближе. А вслед за ним — Белевич и Гулевский. Я занервничала и чуть не оступилась. Не люблю, когда меня вот так в упор разглядывают.
— Куда так торопишься? — спросил мне Шаламов, когда я проходила мимо, старательно не глядя в их сторону.
— Не твоё дело, — бросила я, не поворачиваясь.
«Да она вообще…», — донёсся до меня тихий голос Белевича. Только вот что — вообще? Разобрать не удалось. Не останавливаться же, чтобы дослушать. Но, наверное, гадость какую-то сказал, потому что после его слов они все трое загоготали. Терпеть их не могу!