Одна из акушерок погрозила девушке пальчиком:
– Давно не заходишь!
– Времени нет, хирра, – виновато ответила Эйзза.
– Сидеть с мертвецом у тебя время есть, – она поджала губы, – а позаботиться о собственном ребенке – нет? Чтоб завтра явилась на осмотр! Обещаешь?
– Да, хирра, – со вздохом согласилась Эйзза и поскорее пошла дальше, чтобы ее не потащили на осмотр немедленно. Завтра она придет пораньше, а сейчас уже некогда.
Дверь реанимационного корпуса захлопнулась за ней. Дежурный кивнул, она поздоровалась. Лифт; на третьем этаже в кабину шагнул знакомый врач.
– Без изменений, – сказал он на ее немой вопрос. – Хуже не становится. Выше нос, мышка.
Этот доктор ей нравился. Никогда не врал, но при этом умудрялся подбодрить. Тоже Шшер.
Выйдя на восьмом этаже, она двинулась к боксу 8-344, здороваясь со встречными медиками и родственниками других пациентов. Они менялись: одни выздоравливали, другие умирали, появлялись новые, – и родственники, задержавшиеся здесь на время, достаточное, чтобы начать узнавать друг друга и приветствовать, исчезали, радостные или опечаленные. А Эйзза и Айцтрана оставались. Покинут ли они когда-нибудь Урхентейст? И желать ли этого? Желания часто сбываются не так, как хотелось бы.
Айцтрана вышла навстречу Эйззе. Обняла, прижалась смуглой щекой к теплой белой щечке. В глазах стояли слезы, лицо отчаявшееся.
– Что-то случилось, хирра? – обмерев, прошептала Эйзза.
– Ничего, миленькая. Просто я много думала, – Эйзза понимающе кивнула: много думать – тяжкая работа, а хуже всего то, что мысли думаются одна другой мрачнее. – Я так устала! – хирра Айцтрана несколько раз всхлипнула, вытерла слезы платком и всхлипнула снова, вцепившись в ее сайртак. – Эйзза, я ужасно устала. Я не могу больше. Это же можно с ума сойти!
– Хирра Айцтрана, идите в гостиницу, – сочувственно проговорила Эйзза. – Съешьте обед, возьмите в постель одного из мальчиков, поспите, и все пройдет.
Не пройдет. Кажется, она научилась врать. Большое достижение для кетреййи.
– Эйзза, как ты считаешь, он поправится? – Айцтрана потерянно прислонилась спиной к стене, глядя на Эйззу глазами, в которых угасала надежда.
Девушка сглотнула. Это шитанн ее спрашивает? Что она может сказать ей? Она ничего не знает и не понимает в жизни. Но что-то ей подсказывало: если она так и ответит хирра Айцтране, то добьет ее, и без того едва держащуюся.
– Конечно, поправится, хирра, – произнесла она так убедительно, как только умела, и утешающе поцеловала шитанн в мокрую щеку. – Он хотел жить. Он обязательно вернется. Все будет хорошо.