Вздыхаю. Жалею себя любимого, а с собой — всех причастных. Королеву жалею Снежную, что по дурости да стечению обстоятельств с нами в одной лодке оказалась, а лодка эта, судя по всему — без руля и ветрил и вниз по течению. Туда, где водопад гремит. Поворачиваю голову и смотрю на нее. Юки о чем-то говорит с Аей, а Мико стоит рядом и кивает в такт ее словам. Жалко их. Всех троих. Жизнь, как говорится — всего лишь форма существования белковых тел.
А еще жалко, что Иошико, моей блондинистой позитивной гяру в школе сегодня нет. Она бы вот сидела у меня на парте, ножками своими стройными болтала и какую-нибудь чепуху рассказывала, а подружка ее, так, что с губками пухлыми — смеялась бы. А потом подошла бы Ая-чан и сказала, что нельзя на парте сидеть… и ногами вот так.
Вздыхаю. Нету Иошико — нету и Горячих Губок, и ее подружки тоже. Наши гяру меня игнорируют. Оно может и к лучшему — о чем мне с ними говорить?
Возле моей парты кто-то останавливается. Поднимаю голову. Цудзи. Вот кого давно не видел и видеть желанием не горел. Что ему-то надо? Драться в школе мне товарищ Горо запретил, но я уже понял, что это из разряда «стой там иди сюда» приказа. Так что если надо будет — отведу Цудзи за школьную ограду и напинаю там. Настроение у меня паршивое, так что как раз разрядка будет.
— Чего надо? — бурчу я недовольным тоном. Цудзи кланяется мне. Официально так. Просит прощения за то, что неверно истолковал нашу дружбу и злоупотребил ей. Хм. Даже так.
— Да, конечно. — говорю я. Настроения все еще нет: — конечно. — зла я не держу, потому как забываю постоянно. Цудзи радуется, кланяется еще раз и уходит, пообещав принести мне из буфета якисобу. Якисобы мне не надо, но и отказываться поздно, он уже ушел. Цудзи вообще последнее время себя как-то пришибленно вел. Прямо повлиял на него наш разговор, или он в принципе решил жизненную позицию пересмотреть? Перестать задирать одноклассников и начать читать классическую литературу, вышивать крестиком и играть на скрипке?
Эх, думаю я и кладу голову на парту другим ухом, эх, мне бы ваши проблемы.
Смотрю прямо в стену и думаю о том, что я мог бы переродится, например, где-нибудь в волшебной стране прекрасных амазонок, которые очень любят мужчин. Я был бы там единственным и обожаемым мужчиной и конечно же меня бы выбрали правителем. И они были бы лишены этого женского коварства и человеческой жадности, страха или подлости, и носили бы только трусики. Или вовсе не носили бы ничего.
— Опять пошлости думаешь? — говорит Ая-чан, остановившись возле моей парты: — ты неисправимый извращенец, Синдзи-кун. — смотрю на Аю и думаю, что она прелестное создание, пусть и руки в бока уперла и смотрит строгим взглядом.