— Езжай, сынок, — кивнула Настасья. — Мы тебя благословим. Страшно умирать, не испробовав в жизни то, о чем мечтал…
Тогда Несмеяне показалось, что все они заплатили сполна, и больше беда в этот дом не вернется. Как больно оказалось ошибиться. Но, как и в прошлый раз, они были вместе. И никто никого не судил за ошибку.
И вдруг снова зазвенел в голове надрывный крик Клима.
«Мама, ты меня любить не будешь?»
И в усталом, безрадостном, полном безнадеги голосе Светозара ей почудился тот же вопрос и те же слезы. Но Климу было всего четыре зимы, и все, что было у него на уме, оказывалось и на языке, а муж ее все же давно не был мальчиком и умел молчать.
И неожиданно для себя Несмеяна призналась ему в том, что осознала недавно.
— Я тоже раньше думала, что мне все равно, кто со мной. Но теперь знаю, что нет. Аким смотрел на меня давеча у колодца, и мне было неприятно. А когда ты смотришь, мне всегда хорошо. И как я могла тебя тогда не жалеть? Разве я не мучалась, видя, как ты мучаешься. Как все вы мучаетесь? Разве я сама не горевала?
Подняла голову, встретилась взглядом с серыми глазами. Наверное, надо было что-то еще сказать, но она не знала, что, поэтому просто прижалась еще крепче и почувствовала, как губы Светозара легко коснулись ее макушки.
Кому бы еще смогла она доверить своих детей? Нет, их детей. Его детей. Светозар правильно сказал. Он был их отцом. Не только потому, что она родила их от него. Но и потому, что он любил их. Так же, как она. И он заботился о них, и мечтал о хорошей жизни для них. Ей вспомнилось, как он брал их на руки — совсем маленьких. Первые дни после родов, когда Настасья запрещала ей вставать с постели, если малыши просыпались и начинали плакать, либо она, либо Светозар обязательно приходили, давали ей их в руки, чтобы покормила, следили, чтобы не уснула и не задавила. И она помнила, как она кормила, а Светозар ласково гладил сына указательным пальцем по жиденьким волосикам. И его большая мозолистая от работы ладонь накрывала голову сына целиком.
Но ей не было страшно. И не хотелось, чтобы он ушел. Пусть смотрит, думала она. Пусть и он порадуется на маленькое чудо, что выросло в ней и вышло из нее, чтобы увидеть небо, солнце и траву, услышать птиц, ощутить лицом дуновение ветра.
Но ведь тогда он гладил по голове не только ее чудо, но и свое.
— Хорошо, что мои дети — твои, — выдохнула она то, о чем думала. — Смотри, как Яшунька на тебя похож. Они с Климом вырастут такими, как ты. Добрыми, смелыми, честными…
— А разве я такой?
— Конечно! Ты всегда был ко мне добр. Защищал меня. Подарки дарил. Больше никто не дарил. Только ты да матушка. А помнишь красную ленту?