— Здравствуй, Наташенька, — кивнула Марийка. — Привет, Митя.
— Привет, тетя Маша! — живо откликнулся сын. — Я поживу у тебя недельку, ладно? Баловаться я не буду, но иногда меня надо приструнить. Я же ребенок. А это твой сын?
Марийка, казалось, оторопела. Таша переглянулась с Даном — на лице его застыла легкая насмешка. Казалось, он, как и сама Таша, испытывает сейчас чувство гордости за мальчика.
— Ну и ну, молодой человек, — покачала Марийка головой. — Совсем тетку ошеломили. Да, это мой сын. Арсений.
Хитро оглянувшись на мать, Митя подошел к брату и, протянув руку, погладил его по голове. Арсений тут же разревелся, испугавшись и незнакомого мальчика, и его быстрого движения. Митя не понял, что произошло, но на всякий случай отступил к матери.
Даниил засмеялся.
— Мой принц, это же братик, которого ты так ждал, — сказал он сыну, присаживаясь перед ним на корточки. — Чего ревем-то?
— Он меня тронул! — отозвалось дитя, тем не менее, сразу прекратив рыдать.
— Он тебя погладил, а ты в слезы. Эх ты, храбрый портняжка!
— Я ему сделал больно, мам? — спросил Митя, дернув Ташу за юбку.
— Ну что ты, милый, ты просто его напугал. Он же маленький еще.
Митя задумался. Потом осторожно приблизился к мальчику, и уже медленно протянул руку и погладил его по голове. Трое взрослых молча наблюдали за сценой.
— Меня зовут Митя. Мы будем с тобой играть? У меня есть смешарики и чудик.
Арсений помолчал. Смешарики были ему знакомы, но о чудике он явно слышал впервые.
— А что такое чудик? — наконец, спросил он.
— Это такая штука, из которой разные чудеса получаются, — объяснил сын.
— Страшные? — с опаской уточнил Арсений.
— Иногда страшные, — признался Митя. — Но я их тогда сразу ломаю и делаю новых.
— Ну, кажется, дело пошло на лад, — подытожил Дан, глядя на Ташу. — Тебе не пора? Во сколько самолет?
Таша, спохватившись, глянула на время. Регистрация уже началась, а до Внуково ехать и ехать. Наспех обняв сына, она села в машину. Дан ударил по газам, и они выехали со двора уже на второй скорости.
— Мне кажется, или ты похудела? — сварливым голосом спросила мать, когда время объятий и расспросов о жизни кончилось. — Моришь себя голодом или материнство не позволяет нормально есть и спать?
— Не морю, — покачала Таша головой. — Возраст, наверное, сказывается. А вот ты совсем осунулась. Мам, тебе точно нельзя со мной поехать? Я бы тебя у нас в клинику хорошую положила, ухаживала бы за тобой.
— Я здесь родилась, здесь и умру, — сказала мать холодно. — Я понимаю, что старуха тебе в тягость, что там поклонники и ребенок чужой, но ты уж потерпи, ладно? Немного мне осталось.