[452] В другом сочинении свт. Григорий развивает эту мысль так:
Когда первые человеки коснулись запрещенного и обнажили себя от оного блаженства, тогда Господь налагает на первозданных ризы кожаны, как мне кажется, не к этим именно кожам обращая смысл речи (ибо с каких закланных животных сняты кожи и придумано одеяние людям?). Но поскольку всякая кожа, отделенная от животного, мертва, то думаю, что после этого Врачующий нашу порочность, чтобы не навсегда в нас оставалась она, конечно промыслительно, наложил на людей возможность умирать, которая была отличием естества бессловесного. Ибо риза есть нечто извне на нас налагаемое, служащее телу на временное употребление, не сродняющееся с естеством. Поэтому, по особому смотрению, с естества бессловесных перенесена мертвость на естество, сотворенное для бессмертия, покрывает его внешность, а не внутренность, объемлет чувственную часть человека, но не касается самого Божия образа... смерть разложения вследствие наложения мертвых кож не касается души, ибо как может разложиться то, что несложно?[453]Подобные высказывания есть и у других отцов. Сщмч. Мефодий Олимпийский: Бог сделал кожаные одежды для этой цели, как бы одевая человека в смертность;[454] блж. Августин: Обнажившись от своих первоначальных одежд невинности, Адам и Ева заслужили одежды смерти <...> Будучи в чести, человек того не разумел; и уподобился неразумным животным, став таким же, как они.[455]
Из-за греха нарушена была гармония мира, и в элементах («стихиях») человеческого тела возникло противоборство, в силу чего оно стало грубым, тленным, подверженным страданиям и смерти.
Облекшийся в кожаные одежды человек стал духовно слепым и бесчувственным, утратил радость богообщения, возможность созерцания и прямого диалога с ангелами и Богом. Свт. Григорий Богослов говорит, что после грехопадения человек облекается в кожаные ризы – может быть, в грубейшую, смертную и противоборствующую плоть.[456] Человеческое естество стало грубым именно в духовном плане, то есть неспособным к созерцанию и богообщению. Душа человека стала плотской, подчинившись телесным потребностям, удовольствиям и страстям, и подчиненная необходимости поддержания телесного существования. Душевные страсти стали, – по мысли свт. Григория Нисского, – покрывалом сердца человека, который, как выразился прп. Иоанн Дамаскин, облекся в смертность, то есть в смертную и грубую плоть, – ибо это означает облачение в кожи.[457]
В XIX веке этот вопрос подробно раскрыл свт. Игнатий (Брянчанинов) в своем «Слове о смерти».