И уже позже, перед тем, как мое сознание почти померкло, до ушей донеслись стоны женщин и мужчин, который словно дикие звери в период течки, как обезумевшие совокуплялись друг с другом, разнося по воздуху запахи женских соков и мужского семени…
***
Дариан
К тому моменту, когда мы выскочили на поляну, Рен уже нигде не было видно. Мы так устали, что не сразу заметили, что на поляне среди высокой травы, лежали мертвые тела десятков мужчин. В радиусе сотен метров была смята трава, на которой в свете луны, как алмазы при свете солнца, мерцала кровь. Мужчины были очень молоды, совсем щенки, о чем говорила едва пробившаяся на скулах щетина. На их лицах застыл ужас, словно перед самой их смертью они увидели самого дьявола. Следы схватки были свежими, о чем свидетельствовали еще не затянувшиеся раны на телах убитых.
— Это Рен, смотри, — разнеслись у меня за спиной слова брата, на что я резко обернулся. В руках он сжимал стрелу-болт, которая принадлежала Рен. С нее капала кровь, и с каждой падающей каплей на землю, меня обуревал страх за девушку.
— Все убитые были оборотнями. Одиннадцать трупов, оставшиеся раненные, ушли в противоположную сторону, откуда пришли мы. Она убивала их выборочно. От этого… — Байлок кивнул на труп мужчины, который лежал лицом вниз, в пару шагов от меня, — просто смердит сношениями и смертью. Он был жестоким убийцей, на его руках смерть десяток женщин и детей. Вот тот… — он кивнул в противоположную сторону от себя, — любитель молодых девочек, он любил, когда они в страхе рыдали и просили их не трогать. Другие любили насиловать и ломать силу духа. При всем этом, эти жертвы не обязательно были молодыми девушками и зрелыми женщинами, а совсем юными мальчиками и сильными мужчинами. Убийцы, насильники и моральные уроды, — выругался и зло, сплюнув на землю, Байлок повернулся ко мне спиной.
— Знаешь…,- начал он, — после того как ты ушел, отец впал в ярость и избил меня, а со следующего же дня, начался мой ад. Каждый день он приводил меня к себе в лабораторию и на моих же глазах подвергал пыткам животных и людей. Он хотел, чтобы во мне умерло сострадание, чтобы я стал бесчувственным ублюдком, таким же, как и он. На моих глазах умирали взрослые и дети Дар, а я не в силах был им помочь. После того, как мне исполнилось пятнадцать и мое тело покрылось грудой мышц от постоянных тренировок, отец разбудил меня как-то утром на рассвете и вручил свой нож. Я спросил у него, что мне с ним нужно сделать. На что он мне ответил, «Одевайся и спускайся в подвал, ты все увидишь сам». Еще тогда я заподозрил, что настало время доказать отцу, что его сын чего то стоит. Тогда я уже был холоден ко всему, что меня окружало. Мне пришлось смириться с жестокостью, насилием и убийствами… — Байлок замолчал, как будто переведя дух, перед следующим своим признанием. Я чувствовал его боль и злость на отца. Мне снова стало тяжело, что я не смог ему помочь, по сути, я его бросил одного, выживать под одной крышей с нашим безумным отцом. — Ей было четырнадцать, она была еще совсем ребенком, когда отец притащил ее и заковал в цепи, на том же самом месте, где убил нашу мать. Она была симпатичной девочкой, с золотистыми длинными волосами и карими глазами, в которых застыл страх и обреченность. Увидев меня, в ее глазах мелькнула надежда, что я каким-то волшебным образом смогу остановить своего безумного отца и спасти ее от всего ужаса, что последует немного позже… Признаюсь, когда я ее насиловал, моя душа рыдала от боли и ужаса… А в момент, когда я вогнал ей нож в сердце по самую рукоятку…мое сердце… умерло…С тех пор я стал тем самым монстром, о котором мечтал и грезил отец. Безжалостной тварью, кровожадным зверем и идеальным убийцей. Мне пришлось стать таким, чтобы выжить, радом с НИМ, не сойти с ума, от всего этого ужаса, крови и криков невинных…Его убили, а я так и не смог отучиться от привычки убивать, ради того, чтобы выжить. Мне не для кого было жить, пока…я не встретил Рен. — брат замолчал, а я не знал, как мне поступить. Моя душа плакала вместе с ним, переживала заново всю его боли и одиночество. Мне хотелось его обнять и забрать хотя бы часть той боли, что съедала все эти годы его душу.