— Ублюдок! — замахнулся тот, что с сальными волосами. Судя по дерганным, нерешительным жестам, его одолевали те же, смутные сомнения. — Ты что не видишь, кто перед тобой?
— Да, сын шлюхи и дровосека! Это моя земля! — баронет хлопал себя по бокам, пытаясь обнаружить где же проклятая рукоять клинка, забыв, что променял его на дополнительную ставку в игре. — Я прикажу вздернуть тебя на ближайшем столбе! Или нет! Скормлю свиньям и буду слушать, как ты визжишь!
Кажется у баронского отпрыска имелась какая-то нездоровая тяга к чужим визгам… или свиньям.
Самый тихий из троицы робко произнес:
— Ваше Благородие, давайте просто проедем мимо. — он оглянулся по сторонам и добавил даже еще тише. — А если он прокаженный? Или, может, из монахов? Посмотрите как одет…
От взгляда Тихого за видимой простотой балахона не укрылись детали, выдающие высокую стоимость самого материала.
— Да хоть епископ! — баронет пытался соскочить с лошади, но та никак не могла успокоится и подойти хоть на шаг ближе к фигуре. — Чтобы я на своей земле нянчился со всякой поганью?! Никакой виселицы! Я лично выпотрошу то, что останется этого скотоложца!
Потянув поводья, баронет поднял коня на дыбы действительно намереваясь растоптать встречного.
Но тут случилось то, чего никто из троицы не смог предвидеть.
Не двигаясь с места, путник сделал жест рукой, плавно проведя ею под занесенными над ним копытами, а затем резко дернул на себя, сжимая пальцы хваткой коршуна.
Жалобно заржав, конь задрожал всем телом, а от его туловища отделился серебристый силуэт и немедленно втянулся куда-то внутрь балахона.
В то же мгновение скакун начал будто увядать. Тугие канаты мышц усыхали прямо на глазах, кожа посерела и истончилась, невесомым дождем осыпалась в дорожную пыль грива.
Не в силах больше выдерживать веса всадника, ноги животного с сухим треском подломились, и изумленный барон рухнул на землю. Вновь раздался противный хруст, но это уже не выдержала рука неудачно приземлившегося вельможи.
«Дворяне» изумленно взирали то на рассыпавшегося в прах коня, то на неподвижную фигуру в балахоне, то на кость, торчавшую из правого локтя баронета.
Первым очнулся сам хозяин сломанной руки. Не в силах даже закричать от страха, он протяжно завыл и, подволакивая искалеченную конечность, на четвереньках пополз прочь. Слуги же, выйдя из ступора и забыв про своего господина, бросились врассыпную, оглашая окрестности совсем уж невнятными криками.
Вскоре все стихло.
И вновь одинокая сгорбленная фигура в черном балахоне продолжила свой путь к лишь ей одной известной цели.