— Нет, — я говорил вслух, чтобы не погружаться в себя, чтобы чувствовать связь с внешним миром. В том воспоминании точно было что-то еще. Что?
Я продолжал мучить себя этим вопросом, пока, борясь с зельем, мой мозг все же не выдал его окончание. Тогда она спросила меня, хочу ли я видеть ее такой. Избитой, израненной и совсем перед ним беззащитной и, когда я ответил отрицательно, она обняла меня и сказала, что любит. Это было впервые. И это было лучшее воспоминание. Тогда, когда она прижималась к моей груди, и сквозь слезы попросила ее защитить, я понял, что важен, что нужен ей.
Больно было осознавать, что все это могло быть лишь не очень тонкой манипуляцией.
Нет. Я отодвинул эти мысли куда-то на край своего сознания. Мой разум был последним, чем до сих пор я мог управлять сам. И я должен сохранить это право за собой, но для этого, для продолжения борьбы с действием зелья, я должен был отмести эмоции в сторону.
— Я тоже люблю тебя, Аннет, — это прозвучало отрывисто, лающе.
За огромное количество лет, со дня смерти Учителя, она стала единственным важным человеком. Впервые я увидел ее, когда забирал из дома ее родителей. Я бросил им увесистый кошель с золотом, не потрудившись передать в руки. Откуда-то из комнат выглядывали пара парнишек, мать и отец отводили глаза, а Аннет…
Она спросила, что должна делать. Я ей объяснил ее новые «обязанности», и она только кивнула. Сначала мне показалось, что она не понимает, что ее ждет. И, когда наступил вечер ее первой встречи с Господином Ноэлом, я ожидал, что после она будет рыдать, как все девочки, которых приводили. Но Аннет не плакала. Она лишь спросила, стирая кровь с губ, насколько доволен Господин.
Я сказал, что она может не стесняться своих эмоций, и это нормально. В ответ Аннет уточнила, какие именно эмоции она, по моему мнению, должна испытывать. И, пока я пытался сформулировать, она улыбнулась и попросила помочь открыть шкаф, объяснив, что ее платье порвалось, а она должна хорошо выглядеть для Господина в следующий раз.
— Артур! — звонкий голос эхом отразился от каменных стен. Аннет стояла в дверном проеме.
Словно пришедшая прямо из моего воспоминания. Я брежу.
— Аннет, — мучимый болью и навязчивыми образами, я ничего толком не соображал.
— Это я, я, — она подошла ближе, оглядывая меня, но не трогая.
— Нет, нет, — вторил ей я. Это не могла быть она. Аннет не смогла бы найти меня. Она заперта в своей комнате, а я… Я просто брежу, все же лишенный рассудка этим зельем. — Уходи, — наивно, я попытался отогнать наваждение, но она не торопилась покидать камеру.