Игру, в которой вольно или невольно участвовал наш ректор — и потерял всю семью. Игру, в которой был как-то задействован сэр Элфант — и однажды вернулся без преувеличения полуживой. Игру, которая коснулась моей матери и брата — первая бесследно исчезла, а второй стал меньше, чем призраком — просто голосом в чужой голове.
Корнелия, вероятно, хотела для меня простой, обычной и безопасной жизни. И я тоже должна была её хотеть — особенно теперь, понимая, какова альтернатива. Понимая то, что усидеть на обоих стульях одновременно не смогу. Но столь же отчётливо, столь отчаянно — глядя на свой знакомый, родной и по-своему уютный мирок — я понимала, что тянет меня туда, к опасностям, секретам и магии. Огонь заискрился на пальцах, несколько искр сорвалось и упало в траву.
«Что, даже не скажешь ничего?»
«Что тут скажешь…»
Жители хутора на меня косились с любопытством — не узнавали. Я независимо подняла голову — медные волосы, красиво причёсывать которые я, несмотря на попытки Элы преподать мне пару уроков, так и не научилась, стекали по плечам и спине — восхитительное ощущение. Отец, наверное, в своей лавке — но у меня остались ключи от дома. Никто не ждёт меня… а вдруг что-то изменилось? Я уехала перед наступлением сентября, а сейчас уже конец апреля, вдруг у отца появилась какая-нибудь… дама сердца? Несмотря на полноту и возраст за пятьдесят, отец очень даже… Но мои подозрения оказались напрасными — наш небольшой двухэтажный дом, так разительно отличавшийся от шикарного особняка Фоксов, был тих и пуст. Более того, ничего, ничегошеньки в нём не поменялось — Джон Ласки явно не собирался устраивать свою личную жизнь, а просто жил и ждал меня.
И, наверное, не только меня.
Я прошла в кухню, в гостиную, поднялась в свою комнату — чистую и проветренную. Снова спустилась вниз. В гостиной на одном из столиков лежал единственный предмет, официально оставшийся от Корнелии — шкатулка с рукоделием. И хотя вышивка и вязание было последним, что ассоциировалось у меня с бедовой женщиной, давшей мне («Нам!») жизнь, я открыла бронзовую крышку и стала медленно перебирать металлические ножницы разных размеров в кожаных футлярах, пухлые игольницы, спицы, взяла в руки поблекшие от времени мягкие клубки мохнатых ниток, сжала пальцы. Ойкнула — воткнутая в клубок иголка впилась в ладонь.
— Корни..? — хриплый голос отца за спиной заставил вздрогнуть ещё сильнее, чем от укола иглой. Я медленно обернулась и посмотрела в его оплывшее, постаревшее, но такое родное лицо. Лицо застывшее, посеревшее, словно он увидел призрака — в каком-то смысле так оно и было.