Включаю холодную воду и несколько раз полощу горло. Ощутимое жжение между ног заставляет скривиться от жгучего презрения к самой себе.
Как же низко я пала.
— Долго собираешься тут прохлаждаться? Или хочешь повторения? Так понравилось насаживаться на мой член? — хриплый голос вынуждает вздрогнуть.
Я вижу в отражении, что он стоит возле двери. Уже успел надеть спортивные брюки, в то время как я до сих пор оставалась обнаженной.
Наши взгляды встречаются. В его глазах — жуткий голод. В моих — первобытный страх.
Нервная судорога сводит коленки. Я быстро обхожу его, впервые подмечая размеры спальни. Она больше, чем наш дом. Огромная и роскошная. Всё в черных тонах.
Сквозь полумрак с трудом нахожу белье, пострадавшее от его рук, и платье.
Унижение накрывает меня с головой. Он цепко следит за моими действиями, ничего не упуская.
Как же страшно. Страшно, что он захочет повторить.
Наконец, я полностью привожу себя в порядок, прохожусь пальцами по волосам и почти бегу к выходу из комнаты. Лишь у порога замираю и медленно поворачиваюсь к нему.
Безжизненным голосом спрашиваю:
— Когда тебе надоест меня мучить?
— Тебе нужен конкретный срок или что? — насмешливо хмыкает. Щурится, как довольный кот.
Нет. Не так.
Как зверь, растерзавший добычу.
— Просто скажи, пожалуйста, — молю, наступая на горло своей гордости, — когда тебе надоест развлекаться со мной?
— Никогда. Ты — моя собственность, — чеканит каждое слово, — до самого последнего вздоха. Игры кончились.
Замолкает, наслаждаясь своей властью, и жестко добавляет:
— Еще раз увижу тебя рядом с той тварью — переломаю все кости. Обоим.
— Ты о ком?
— Блондин, который подвёз тебя до дома. Дашь мне хоть один повод — придушу. Запомни, Зверушка. Его смерть будет на твоей совести.
Глава 12. Моника вспоминает прошлое
Остро. Больно. Незримо. Я открываю глаза и трясусь от страха. Судорожно разглядываю комнату и включаю ночник в попытке избавиться от плотной пелены мрака. Натягиваю одеяло до ушей и поджимаю ноги. С ужасом смотрю на приоткрытое окно, от которого тянет жутким холодом, пробирающим до костей.
С улицы ведь должны доноситься хотя бы какие-то звуки, разве нет? Почему так тихо?
Тревожно замираю. Взглядом впиваюсь в тень, отбрасываемую от ближайшего дерева. Я точно помню, как перед сном оставила на подоконнике горящие свечи. Их тонкий аромат дурманил и приятно успокаивал. Дарил необоснованную защиту от грубого мира, созданного жестокими руками Шмидта.
Сейчас же свет исходит только от уличных фонарей. Тусклых, желтых и едва ли способных победить беспросветную тьму.