Вложил в маленькие ручки Доминики шкатулку, она смотрела с удивлением вперемешку с нежностью. Знаю, она ничего не понимала. Губы были приоткрыты. Она ждала меня, не давя. Терпеливо ждала моих дальнейших действий.
— Когда мне было тринадцать, сестренка была совсем еще маленьким, светлым и ангельски чистым ребенком, которая совсем не заслуживала видеть все то, что видела и жить в том обществе, в котором была, — усмехнулся грустно, переводя стеклянный взгляд на окно.
Чувствую, как Доминика успокаивающе гладит по руке, смотрю на нее с благодарностью.
— Я рос в бедной семье. Очень бедной. Мне пришлось работать с девяти лет, чтобы содержать семью, чтобы давать Елене все, что должны иметь девочки в ее возрасте. Мне было больно смотреть на то, как она смотрит на чужие игрушки с любопытством, но никогда не просит ничего. Даже когда была голодна, она была сильной, ничего не просила и последний кусок хлеба всегда приносила мне.
— Милый, — Доминика потянулась к моему лицу, целуя отчаянно щеки, а у самой тоже были слезы.
— Не плачь, родная. Если ты не хочешь слушать, я могу прекратить, — обнял еще крепче, чувствуя ее поддержку.
Она зло посмотрела на меня, заставляя продолжать и стыдиться своего глупого предложения.
— Папа был болен, для лечения нужно было очень много денег, поэтому я бросил учебу, работал на семи работах, — глаза малышки округлились, увеличиваясь в размерах, — все хорошо, не удивляйся, у меня получалось совмещать, еще и быть рядом с родными. Мама была из богатой семьи, вышла замуж за папу только потому что забеременела мной, восемнадцатилетняя избалованная девушка решила по приколу переспать с незнакомцем. От нее отказались ее родители, а аборт сделать не решилась. О чем очень сильно жалела. Папа ее безгранично любил, боготворял как женщину, давал все, что мог. Но она ему изменяла, не скрывая, каждый раз насмехаясь над ним. А отец терпел, любил. Очень сильно любил.
Было сложно говорить об этом, вспоминать. Видеть каждый раз грустные глаза отца и не знать чем можно помочь. Сердце разрывалось.
— Болезнь съела его за несколько месяцев, мама все так же продолжала прихорашиваться и убегать из дома, не замечая, что происходит. У отца были только я и Елена, он нас любил одинаково, но, как оказалось, она не его дочь. Елена не знает. Это был ребенок его любимой женщины, без разницы, что та самая женщина ему изменяла, он любил Елену как свою. Сестре тоже много доставалась, девочка не знала материнской любви, эта сука даже не кормила ее грудным молоком, потому что боялась за форму своей груди.