– Последний раз – на Островах, – рассеянно отозвалась Камилла, вспоминая второго учителя, пэра Никласа. Спившийся духовник, на удивление, успел многое: и обучить грамоте дочь единственного прихожанина, и дать духовные наставления из тех, что сам ещё не забыл.
– Верно, не до того было, – понятливо кивнул ллей Корнелиус. – А я пойду. Вернусь поздно, дорогая Камилла: отужинаете без меня.
– За это не переживайте, – кивнула будущая хозяйка замка. – Мэма Софур никому не даст помереть с голоду.
– Прелестная женщина, – вдруг рассмеялся ллей Корнелиус. – Передавайте ей моё почтение.
– Обязательно, – скривилась Камилла, провожая взглядом прямую фигуру королевского регента. – Как только от кухни оторву.
Нянька и впрямь пристрастилась к отведённому ей делу: кажется, и не вылезала из складов, разнюхивая, где и что лежит. Камилла по вечерам тщательно обнюхивала мэму Софур, но вином от неё пока не разило. Небесный Отец свидетель, если примется за старое – мигом пойдёт прочь! Сил её больше нету.
Пэр Нильс, по приглашению Камиллы и на радость Софур, остался в замке гостем и собирался в родной Очаг через пару седмиц. Пэра Эдна же подошла к отведённой ей миссии со всей серьёзностью: помимо содержания гардероба единственной ллейны в замке, камеристка ллейны Бианки согласилась на должность сиделки при ллее Тадеуше. Ллей Корнелиус такому решению не обрадовался, хмурился и говорил, что жалованье ещё одному лицу в замке они платить не могут, и без того добавилось народу, но Камилла осталась непреклонна. Ещё и намекнула, что и мэму Софур неплохо бы обеспечить доходом. Королевский регент ещё больше помрачнел, но спорить не стал.
О своём решении покинуть вскорости Эйросские земли Камилла пока говорить не стала. Ни к чему будоражить ллея Корнелиуса да подкидывать ему ненужных мыслей.
***
Ужин, обыкновенно, они вкушали вместе с ллеем Корнелиусом, в малой столовой. Пэра Эдна по такому случаю даже переодевала недовольную Камиллу. Наследница Эйросского замка хмурилась: красота красотой, но это сколько же времени теряется!
– Ллей Корнелиус – человек, который ценит утончённость, – не согласилась с ней камеристка. – Рядом с ним даже самые изысканные ллейны почувствуют себя неуютно.
– А мне нормально, – без запала возразила Камилла, позволяя уложить растрепавшиеся за день волосы. – От того, что вы прикрутите корове седло, пэра Эдна, животина стройнее не станет.
– Во-во, – поддакнула из угла нянька: в тот день она опрокинула стаканчик вина и близко к воспитаннице не подходила, опасаясь возмездия. – Мужичок, который так себя вылизывает, точно не в порядке, дорогая Эдна! Либо не по женщинам, либо ещё какая хворь в нём водится. Взять покойного… ох ты ж мне… то есть, дорогого хозяина моего, Рыжего барона! Уж до чего светлый Золтан был собою хорош, а всё же рожу бальзамами не мастил, космы по три раза на дню не расчёсывал, и благовониями не обливался. А вот регент энтот…