Николь
Мужчина ступает по ковру в гостиничном номере бесшумными шагами. Я смотрю за его движениями словно в замедленной съемке. Вот он неспеша подходит к креслу и, перед тем как сесть, механически поправляет полы пиджака. Действия его свободные, уверенные, но несмотря на это, чувствуется в них какое-то напряжение. Неужто волнуется?
— Николь, прежде чем я расскажу, для чего привез тебя сюда, мне нужно задать тебе всего один вопрос.
Я молчу, не желая разговаривать со своим похитителем, однако страха почему-то совсем не испытываю.
— Какого числа у тебя день рождения? — этот вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я сначала даже потеряла дар речи. Сердце заколотилось в бешеном ритме, предчувствуя какое-то потрясение. И у меня были причины так реагировать…
— 12 июня 1998 года, — говорю, стараясь придать голосу уверенность.
Мужчина моментально вспыхивает и вскакивает с места. Потом делает над собой усилие и садится обратно. С полминуты молча смотрит на меня, а я не могу выдержать его взгляд и опускаю голову.
— Я знаю, что написано в твоем паспорте, — стараясь сохранять спокойствие, всё же отзывается он. — Но я спросил про день РОЖДЕНИЯ, — он выделяет последнее слово, и я понимаю, что мои предчувствия начинают сбываться.
Всё дело в том, что у меня два дня рождения. Один — по документам, второй — настоящий. Когда заполняли моё свидетельство о рождении, регистратор написала цифру 5 очень неразборчиво, с первого взгляда она больше всего напоминала шестерку. Свидетельство получила моя тётя, когда мама еще была в роддоме, а после и вовсе не было возможности сходить и исправить эту оплошность. В моём паспорте также написана дата 12 июня вместо мая. И почему-то я всегда воспринимала сей факт как какую-то сакральную деталь в своей биографии…
— Я родилась… — мне хочется повторить то, что я уже сказала. В конце концов, этот человек против моей воли привез меня непонятно куда, задает странные вопросы, почему я должна… — 12 мая.
Неожиданно даже для себя я выпалила ему правду.
Некоторое время мы смотрим друг на друга не мигая, словно соревнуясь, кто кого пересмотрит, а потом мужчина, опустив голову, ослабляет галстук, как будто ему стало трудно дышать, и севшим голосом говорит:
— Я знал…
Моё сердце ухает в груди так, что кажется это биение слышно даже за пределами номера. Я боюсь что-либо спрашивать — знаю, что он сам всё расскажет. Мужчина собирается с мыслями какое-то время, а потом подняв на меня глаза, делает вдох и начинает рассказ.